Ветер удачи

— А вы когда-нибудь видели, как разворачиваются конные лавы? — спрашивал он, потрясая тяжелым кулаком. — Слышали, как гудит под копытами сухая земля? Ничего вы не видели. И ничего не слышали. Кони уходят, уходит кавалерия, как ушли в свое время парусные корабли. Что делать — неумолимый бег истории. Конечно же, куда бедняге коню против танка. А жаль! Теперь в полках все провоняло бензином… — Он тяжело вставал и тянулся к деревянной указке Грачева. — Вам, ребята, уже не держать клинок. А ведь как это здорово! В левой руке мундштучный повод, в правой — шашка. Струится, сверкает как молния. Глазам больно. И нацелена строго вверх, богу в задницу, как по отвесу. — И он вскидывал вверх руку с острой указкой. — И… руби! Вот так! С наклоном, чтоб по запарке уши коню не побрить…

Нас покоряет восторженность старого бойца, мы слушаем его внимательно, и нам мерещится грохот проносящихся пулеметных тачанок. Мы явственно ощущаем запах конских потников и папах из овчины.

— Я не против движения вперед, — говорит комиссар, со вздохом опускаясь на стул. — Я это к тому, что нельзя забывать прошлое, которое питает наши корни. Там, в прошлом, захоронены наши святыни. А без святынь человек жить не может. Тогда это не человек, а мертвый, холодный камень…

В перерывах мы выходим покурить возле вкопанной в землю бочки.

— Видать, старик был лихой рубака, — говорит Витька, — но для этой войны он устарел. Я думаю, ему под шестьдесят, а то и больше.

— Знатное было время, — вздыхает Юрка Васильев. — Отчаянное время. А вот как его почувствовать? Не понять, а именно почувствовать. Проникнуться духом. Вот наши отцы прошли через революцию и гражданскую войну. Для них это самый важный кусок жизни. А мы? Ведь все, что было до нас, до нашего рождения, мы воспринимаем как? Не как реальность, а как историю. Для иного современника что Чапаев, что Денис Давыдов, все едино — героические персонажи истории…

Может быть, Юрка и прав. Но меня вдруг поражает: неужели же через двадцать пять лет на сегодняшний день, на моих друзей, с которыми мы сидим вот сейчас у этой железной бочки, те будущие молодые станут тоже смотреть не как на живых людей, а как на реликвии прошлого? Но ведь это просто смешно! Я гоню эту мысль. Думать об этом неприятно и обидно. Сегодня мы молоды, сильны, и я не могу представить, что когда-нибудь все будет по-иному…

Если перекур затягивается, я подхожу к плацу и смотрю в сторону санчасти. Вдруг вот сейчас откроется дверь и мелькнет белый халат? Мне очень хочется хоть издали увидеть Таню.

Иногда в редкое свободное время мы прогуливаемся до проходной, но зайти в санчасть без всякого предлога я не решаюсь. Нужен повод.

Когда у кого-нибудь из нас заводятся деньги, мы просим разрешения у дежурного по проходной добежать до угла, где одна и та же женщина вот уже полтора месяца изо дня в день продает печеную тыкву. В белом эмалированном тазике лежат, истекая густым сладким сиропом, шафранно-оранжевые кубики, с боков почерневшие от жара духовки. Печеная тыква по рублю за кусочек — наш традиционный деликатес. Я всегда беру на трояк — для себя, Сашки и Витьки Заклепенко. То же самое делает каждый из них. Таков железный закон дружбы.

В тот день, в час самоподготовки, мы с моим пом-комвзвода Сашкой Блинковым вырвались на угол вдвоем. Таким образом, у нас получилось не по одному; а по целых два кубика тыквы. Женщина аккуратно завернула ее в промасленную бумагу, чтобы не вытекал сок.

Проходя по плацу, мы шумно обсуждали то, что услышали на сегодняшних занятиях. Весной этого года при обороне Севастополя прямым попаданием из 82-миллиметрового батальонного миномета был сбит низко пролетавший немецкий самолет. Мы, разумеется, восприняли это как шутку. Но Абубакиров назвал фамилию отличившегося — младший лейтенант Симонюк.

Мы с Сашкой чертили в воздухе воображаемые траектории полета мины, споря о вероятности такого попадания, и вдруг я увидел, что возле казармы собралась подозрительная толпа курсантов. Там все шумели, что-то доказывая друг другу. Среди прочих мы заметили старшину Пронженко и начальника медслужбы. Уж ни уколы ли нам собрались делать? Мы с Сашкой подошли к собравшимся.

Военврач второго ранга, пожилой, с лицом, покрытым склеротическими жилками, рубил ладонью воздух.

— Безнадзорное животное — источник всяческой заразы, — говорил он. — По этому поводу у нас есть специальные инструкции. Недопустимо, чтобы на территории воинской части бродили бездомные собаки. Я вынужден ее немедленно убрать.

— А кто сказал, что собака бездомная? — шагнул вперед Левка Белоусов. — Кто сказал? У нее есть и дом и хозяева.

— Это кто же, осмелюсь спросить?

— Хотя бы мы.

— Да вы сами себе не хозяева, — покраснел от возмущения военврач.

— Ее уже ку-упали два раза, — вставил Володька Брильянт. — Из шланга.

Антабка почему-то впервые не укрылся у себя под крыльцом, как поступал обычно при большом скоплении народа. Казалось, он понимал, что ребята, выступавшие в его защиту, могут из-за него нарваться на неприятности, и не хотел быть в стороне.