Ветер удачи

Для всех, кроме Константина Шония, это был хотя и величественный, но чуждый мир, полный враждебности, где каждый куст, каждый камень таили в себе угрозу. Только он чувствовал себя в родной стихии. Здесь парили орлы и рождались облака, здесь начинали свой бег стремительные реки. Торжественный покой гор, прозрачный воздух и светлые потоки, падающие с ледников, очищали душу, настраивали мысли на возвышенный лад. Недаром же древние, побывав в горах, давали им такие поэтические названия, как Поднебесные горы и Крыша мира.

Кавказ был его родиной и родиной его предков. Здесь блистал Эльбрус — обитель солнца и льда, поднявшийся над землей выше всех вершин старой Европы. Здесь, в верховьях Риона, невдалеке от селения Амбролаури, был прикован к скале Прометей, грузинский Амирани — античный титан, бросивший вызов богам Олимпа. Здесь и больше нигде в спокойствии и мудрой простоте люди могли прожить две и три обычные человеческие жизни.

Дед Ираклий называл эту землю священной.

Для Кости земля Кавказа тоже была священной, но вовсе не потому, что два тысячелетия назад некие гипотетические старцы в длинных хламидах, опираясь на посохи, бродили босиком по здешним каменистым дорогам, а потому, что эта была его земля, горячая, как стручок огненного перца, и терпкая, как плоды терновника, земля, где холод талых вод соседствовал с оранжерейным теплом побережья, где дворы пропахли бараниной, жарящейся на мангалах, и ароматом ткемали — острой приправы из слив и семян. Потому что в Очамчире жила его Нана, родившая ему двух близнецов — Тариэла и Автандила.

Очамчира… Лохмотья коры, свисающей с эвкалиптов, черные покрывала на головах у пожилых женщин с коричневыми веками, наборные ремешки, опоясывающие тонкие станы седобородых старцев, звуки зурны и бубна, доносящиеся со двора, где вторую неделю подряд гуляют свадьбу, и многоголосье гармонически слаженного хора, что изредка доносит ветерок душной и темной ночью. Это его родина!

Когда Костя уходил из дома, Нана положила ему в сумку красный шерстяной шарф, который связала в последние дни. Сейчас он бесполезно лежал на дне его вещмешка. Слишком не по уставу выглядел бы сержант в таком наряде даже здесь, высоко в горах. Но так ли уж бесполезен он был? Ведь стоило дотронуться до шарфа, и вместе с прикосновением руке передавалось тепло пальцев его Наны. В нем еще жил родной домашний запах. И так ли уж важно, что его не намотаешь на шею? Костю согреет горячая кровь и мысли о молодой жене. А мальчишки, которым совсем недавно исполнился год? Все соседи твердили, что сыновья похожи на него. Какие они теперь? В этом возрасте человек меняется каждую неделю.

Вчера командир роты посмеялся:

— Везет тебе, Шония, одним махом двух пацанов подарил миру. Без брака сработал. А у меня, понимаешь, одно-единственное дитя, и то девчонка.

— Э-э, товарищ старший лейтенант, вам, наверное, кто-то наврал, что на Кавказе девочки не в цене, — ответил Костя. — Наш поэт Руставели сказал: дорог льву его детеныш, будь он львенок или львица…

И вот теперь настал час, когда этому доброму миру грозят разрушение и гибель. Поколеблен извечный покой и попрана мудрость. Люди в серо-зеленых шинелях, оснащенные самым совершенным оружием и первоклассным снаряжением, идут сюда, в его горы, неся с собой неволю для близких и позор родительскому очагу. И кто они, эти люди? Здесь где-то рядом проходит стык двух наступающих вражеских соединений — четвертой горнострелковой дивизии, укомплектованной тирольскими стрелками, для которых горы — привычная стихия, и первой альпийской дивизии со звучным названием «Эдельвейс».

Никогда не встречавшись с врагом, представить его себе трудно. Живых немцев Костя видел только однажды, года три назад. Еще школьником он занимался скалолазанием и альпинизмом, мечтал участвовать в штурме одной из самых труднодоступных вершин Кавказа. Уже тогда ему приходилось водить по маршрутам группы экскурсантов. А тут его вызвал в Сухуми начальник республиканского профсоюзного управления по туризму и сказал:

— Шония, ты молодой, но благоразумный человек. Поезжай в Теберду. Поведешь через Клухори пятерых немецких туристов. Пойдешь в паре с местным тебердинским инструктором. Обеспечь, я прошу тебя! И чтобы все было хорошо. Запомни, у нас теперь с Германией дружеские отношения. Это, понимаешь, наши дорогие гости…

Немцы как немцы. Такими он их себе и представлял: отлично экипированные, собранные, аккуратные. Двое были художниками. Только рисовали они не красками, а карандашами на красивых планшетах. Умели делать наброски прямо на ходу.

— Краски — это дома, — говорил темноволосый приземистый крепыш Отто Планечка, единственный из пятерых, прилично объяснявшийся по-русски. — Краски всегда живут здесь, — и он постукивал себя по широкой груди. — Если это делать так, нах дер натур, получится фото. Цветное фото. «Экзакта», понимаешь?