Ветер удачи

— На Сталинградском фронте немцы практически подошли к Волге, — сказал он. — Судя по всему, там развернутся серьезные сражения. Позавчера в дивизии был бригадный комиссар, член Военного совета армии… — Ушаков некоторое время колебался, нужно ли быть уж настолько откровенным, принесет ли пользу его обнаженная правда. Потом расстегнул воротник, словно ему не хватало воздуха, и вытер выступившую на лбу испарину. — Еще пятнадцатого августа противник занял Клухорский перевал, неделю назад сбил наши заслоны и прорвался на Санчаро, тут, рядом, а двадцать первого фашисты подняли свой флаг на вершине Эльбруса…

— Ва-ах! — Костя изо всей силы хватил кулаком по нарам, сдавил лоб растопыренной пятерней, что-то бормоча на родном языке. Было неясно, шепчет ли он заклинания или матерится. — Сами водили, сами дорогу показали…

Политрук посмотрел на сержанта без осуждения.

Другов чувствовал, как у него от волнения холодеет кожа между лопатками. Федя Силаев сидел с приоткрытым ртом, ловя каждое слово.

— И все же, — хрипловатым голосом продолжал Ушаков, — неудачи я считаю временными. Ведь здесь, на Кавказе, на двоих наших приходилось до сих пор по три немца. Они имели двойной перевес в артиллерии, О танках и самолетах я уж не говорю, их у противника раз в десять, наверное, больше. И все-таки на Марухском перевале мы пока еще держимся. На днях к нам назначен новый командующий. Талантливый боевой генерал. Товарищи знают его по корпусу. На заставу пришло дополнительное подкрепление, человек двадцать. Всех отправили туда же, на Левую Эки-Дару. С ними старший лейтенант и весь комсостав роты. Там сейчас жарко. Вот такие, стало быть, у нас новости…

— Что же делать теперь? — как-то само собой вырвалось у Кирилла.

Ушаков жадно затянулся несколько раз подряд, бросил окурок в открытую печь и оглядел лица людей, расположившихся на скрипучих нарах, сидевших на корточках, подпиравших притолоку. Они были сосредоточенны и серьезны, как полководцы на военном совете. Он видел: они ощущают свою причастность к великим событиям.

— Сейчас наша главная задача, — оказал политрук, потирая ладонью левую половину груди, — выиграть время, удержать перевалы до первого серьезного снегопада. Зимой тут никто не пройдет. Даже туры, на что уж вечные обитатели поднебесья, и те с наступлением зимы спускаются в долины. Пока мы будем накапливать силы, подтягивать резервы, перегруппировываться для контрудара, в заслоне будут стоять глубочайшие снега и горные лавины, трескучие морозы и такие метели, которые не снились даже альпийским стрелкам. Понятно, из этого не сделаешь военной тайны, и немцы знают все это не хуже нас с вами. Вот почему я уверен: чем ближе к холодам, тем отчаяннее будут их попытки прорваться на южные склоны, к морю. И если нам в ближайшее время удастся отбить Санчарские перевалы, фашисты начнут искать другие, обходные, пути, они полезут во все щели, как тараканы. Вот почему важно держаться, вцепившись в эту землю зубами, и стоять, не сходя с места, как межевой столб.

Политрук резко поднялся и надел фуражку. Сразу же со своих мест повскакивали остальные.

— Однако высоковато вы забрались, — хрипло засмеялся он. — Тяжко, дышать нечем… Продукты мы вам кое-какие подбросили, — добавил политрук после небольшой паузы, — боеприпасов много не обещаем, вы и так живете не по средствам. А дрова, о которых докладывал Шония, заготовляйте сами по очереди. Мы их в следующий раз перевезем на вьюках. Старшина специально возьмет еще одну лошадь. С лошадьми тут проблема. Те, что пришли с равнин, в горы не идут, а местных не хватает. — И Ушаков вышел под дождь, где Остапчук с помощью Саенко уже приторачивал к седлу пустые вьюки и переметные сумы.

Младший лейтенант шагнул к Шония:

— Я рад, Константин, что встретился с тобой, со всеми вами. Жаль, на войне трудно водить долгую дружбу. То ранили, то откомандировали куда, то еще что. Ну, будем живы! — и он хлопнул рукой по ладони сержанта.

— Не забывайте военфельдшера Сулимову, — улыбнулась Лина.

— Сулимова, — как бы про себя повторил Костя. — Наверно, не русская, да?

— Почему не русская? — даже с некоторой обидой спросила Лина. — Рязанская я, из Солотчи.

— Фамилия такая. Киселев — русский, Ушаков — русский, Другов — тоже, наверно, русский…

— Ты, конечно, решил, что Ушаков происходит от слова уши, — не утерпел, чтобы не съязвить Кирилл. — Фамилия эта, товарищ сержант, татарского происхождения. Ушак — значит малый.

— Да ну?! — поразился Киселев.

— Если надо, могу продолжить. Тургенев, например, происходит от слова турген — быстрый, Аксаков — от аксак — хромой, Кутузов — от кутуз — бешеный… Так что фамилия, как видишь, ни о чем не говорит.

— Откуда, дорогой, ты все это знаешь? — развел руками Костя. — Ну и голова!

— Об этом нам рассказывали на обзорной лекции, — небрежно заметил Кирилл, — еще в начале первого курса…

Все стали выходить из блиндажа.

— Выступаем, товарищ политрук? — оживился Киселев.

Дождь сеял ему в лицо, и он смешно морщил нос.

— Пора, пожалуй.