Ветер в его сердце

Но в следующее мгновение она принялась выкладывать старушке всю эту историю. В Эгги было что-то располагающее, такое, что побуждало довериться, излить душу. Как-то определить, назвать эту черту личности художницы Лия не могла, но это не имело никакого значения. Важно было лишь то, что с первой минуты знакомства с Эгги она чувствовала себя в полной безопасности.

Закончив повествование, писательница приготовилась услышать какие-либо комментарии, однако Эгги долго сидела молча. Потом глянула в окно, кивнула самой себе и, снова обратив взгляд на Лию, заговорила:

— Знаешь, все становится историей. Не только наши воспоминания, но каждая часть нашей жизни — как мы влияем друг на друга, как все Колеса своим вращением затрагивают наше существование. Тебе не приходила в голову идея изложить свою историю по-другому, не в виде личных воспоминаний?

— Вы имеете в виду, как вымысел? Что-то придумать?

Эгги покачала головой:

— Нет, перескажи эту же историю, только притворись, будто она не твоя, а кого-то другого. Чтобы дистанцироваться от собственных переживаний.

— Но разве я смогу разобраться во всем, если вздумаю писать о ком-то другом? Мне кажется, так будет нечестно.

Художница не стала спорить. Она машинально потрепала спящую возле ее стула собаку и вновь заговорила:

— Давай-ка я расскажу тебе одну историю. Давным-давно жила-была девушка-кикими и влюбилась она в юношу, который не был человеком.

— Он был майнаво?

Эгги кивнула:

— Вроде Калико Стива. Его мать была ящерицей ядозубом, а отец — волком.

— А разве это возможно?

— Они познакомились и спарились как пятипалые. А теперь помолчи и послушай, — старушка улыбнулась, чтобы ее слова не прозвучали обидно.

* * *

Это произошло еще до того, как к нам из-за восточных гор пришли европейцы, и даже еще до нашествия испанцев. Племя пустыни обитало на берегах реки Сан-Педро, называвшейся тогда Песчаной рекой, и с майнаво практически не общалось. Жили мирно, охотились, менялись с другими племенами, хотя порой случались с ними и небольшие стычки.

Героиня истории — назовем ее Бегущая Лань — была младшей из трех сестер. Сегодня такую называли бы пацанкой, а в те времена считали одичалой. При каждом удобном случае она отправлялась в пустыню — исследовать, бродить, выведывать тайны земли — и совершенно ничего не боялась. Но однажды ей защемило ногу в расселине за Желтым каньоном.

Как я уже говорила, майнаво и пустынное племя общались тогда очень мало, однако некоторые семейства зверолюдей переносили нас с трудом. А вороны в те времена ненавидели нас больше всех. И вот стояла Бегущая Лань с застрявшей в трещине ногой, а вокруг собирались эти вороньи братцы. Они издевались над девушкой, тыкали в нее палками и наглели все больше и больше.

И все могло бы закончиться очень и очень плохо, если бы не появился он. Назовем его Одинокий Путник. Майнаво, плод любви двух родов. Но девушка видела только красивого парня своего возраста, каких полно в любой деревушке на берегах Песчаной реки.

Он легко и проворно отогнал ворон. Вытащил ее ногу из расщелины с такой мягкостью, что ей даже не поверилось. А потом, поскольку у девушки невыносимо болела лодыжка, донес ее до дома, где семья и племя Бегущей Лани приняли его очень радушно.

Остаться он не остался, однако время от времени наведывался к ним. В те дни подобное ни у кого не вызывало удивления. Даже тогда существовали неугомонные юнцы, которым во что бы то ни стало требовалось разузнать, что же лежит за очередной горой, и только после этого вернуться на свою родную землю. И племя пустыни просто решило, что Одинокий Путник как раз из таких.

Чего не знала семья Бегущей Лани, так это того, что дочь их встречается с Одиноким Путником гораздо чаще, нежели кто-либо догадывался. Как только у девушки зажила лодыжка, она возобновила свои вылазки в пустыню, но теперь, стоило ей отойти подальше от деревни, словно бы ниоткуда появлялся Одинокий Путник и шагал с ней рядом.

Только спустя несколько месяцев он открылся, объяснив, кем является на самом деле, однако к тому времени девушку это уже нисколько не заботило. Бегущая Лань полюбила Одинокого Путника так же сильно, как и он ее. И когда она все узнала и приняла, они стали бродить по местам, в которые никто из племени пустыни не осмеливался забраться.

Юноша начал водить свою подругу в призрачные земли, вглубь иного мира.

Малоизвестное свойство иного мира, существующего столь близко от нашего собственного, заключается в том, что человек в нем изменяется — и тем больше, чем дольше там пребывает. Некоторые малость трогаются умом, другие и вовсе впадают в совершеннейшее безумие, но есть и такие, для кого воздействие иного мира оборачивается благом. Они живут дольше и здоровее, чем если бы не дерзнули заглянуть в страну грез.

Именно из иного мира европейцы и почерпнули идею о сказочной стране — только место это одно и то же. Пак — тот же Койот, а Оберон и Титания[46] — наши древние громы. А их гномы и домовые — наши опунциевые и вороньи братцы.