Ветер в ивах

— Когда настанет время, — сказала третья, — мы снова затоскуем по родине, по водяным лилиям, спокойно качающимся на маленькой английской реке. Но сегодня все это кажется нам побледневшим, истончившимся, далеким-далеким. Сейчас наша кровь танцует под другую музыку.

И они снова стали щебетать друг с другом, теперь о фиолетовых морях, золотистом песке и стенах, по которым бегают ящерицы. Дядюшка Рэт ушел от них со смущенной душой, забрался по склону на холм, который полого поднимался от северного берега реки, улегся там и долго смотрел в сторону большого кольца горных вершин, отгораживающих от него весь остальной мир. Эти горы были до сих пор его горизонтом, его Лунными Горами, его пределом, за которым лежало только то, о чем он не хотел знать, и то, что ему было неинтересно увидеть. Но сегодня ему, глядящему в сторону юга с какой-то рождающейся в душе жаждой нового, ясное небо над длинной низкой горной цепью казалось пульсирующим каким-то обещанием, сегодня все невиданное казалось самым важным, все непознанное — необходимым, И по эту сторону холмов теперь все казалось пустым, а по ту сторону простиралась живописная панорама, которую он так ясно видел внутренним взором. О, какие залитые солнцем морские берега, где сверкали белые виллы на фоне оливковых рощ! Какие тихие гавани, сплошь забитые роскошными судами, направляющимися к розовым островам за винами и специями, островам, низкие берега которых омываются тихими водами!

Он встал и направился было к реке, потом передумал и выбрал пыльную тропинку между двумя живыми изгородями. Там, если он приляжет в прохладных густых зарослях, он может помечтать о хорошо вымощенных дорогах и о том удивительном мире, к которому они ведут, еще — обо всех путниках, которые по ним, может быть, прошли, и о богатствах, и удаче, и приключениях, которые они отправились искать, или которые свалились на них случайно — там, за холмами, за холмами…

Его слуха коснулся звук шагов, и фигура, шагающая с несколько утомленным видом, предстала перед ним. Он видел, что это крыса, и довольно-таки пропылившаяся. Путник поравнялся с ним, приветствовал его изысканным жестом, в котором сквозило что-то иностранное, потом, минуточку поколебавшись, свернул с дороги и сел рядом с дядюшкой Рэтом в прохладную траву. Он выглядел усталым, и дядюшка Рэт не стал его расспрашивать, давая ему перевести дух, понимая, о чем тот думал, и зная, что звери ценят умение вместе помолчать, когда расслабляются утомленные мускулы, а мозг отсчитывает время.

Путник был худощав, с остренькими чертами лица и слегка сутулился. Лапы его были тонкие и длинные, возле глаз морщины, а в маленьких, красивой формы ушах были вдеты серьги. На нем был трикотажный бледно-голубой пиджак, брюки, залатанные и в пятнах, тоже когда-то были голубыми, а багаж, который он нес с собой, был увязан в голубой платок. Когда незнакомец немного отдохнул, он принюхался к воздуху и огляделся.

— Пахнет клевером это теплое дуновение ветерка, — заметил он. — А то, что слышится, — это коровы. Они жуют и, проглотив жвачку, фыркают и вздыхают. А там, я слышу, работают жнецы, а вот там поднимаются к небу дымки из труб на фоне лесной опушки. Тут, наверное, где-то близко протекает река, потому что я слышу, как кричат шотландские куропатки, а ты, судя по твоему виду, — пресноводный моряк. Все притихло, вроде бы заснуло, но жизнь идет. Хороший образ жизни ты ведешь, приятель. Я даже уверен, что лучший на земле. Если только у тебя хватает на него терпения.

— Да. Это лучший образ жизни, единственный, который стоит вести, — отозвался дядюшка Рэт сонно, без своей обычной, глубоко прочувствованной убежденности.

— Я сказал не совсем то, — осторожно заметил незнакомец. — Но несомненно, что лучший. Я попробовал, и я знаю. И вот потому, что я попробовал — в течение шести месяцев — и убедился, что такая жизнь самая лучшая, ты и видишь меня со сбитыми ногами и голодного, топающего от нее прочь, топающего на юг по велению давнего зова назад, к моей старой жизни, которая не хочет меня отпускать, потому что она — моя.

«Еще один из этих же», — подумал дядюшка Рэт.

— А откуда ты здесь появился? — спросил он.

Ему не нужно было спрашивать, куда он направляется, ответ был ему заранее известен.

— Со славной маленькой фермы, вон оттуда, — кивнул незнакомец на север. — Бог с ней совсем! У меня там было все, что только я мог пожелать, все, что я мог ожидать от жизни. Даже более того… И все-таки вот я, здесь. И рад, что я здесь, несмотря ни на что — рад! Я уже много миль оставил позади себя, я уже на много миль приблизился к заветной цели.

Его заблестевшие глаза впились в горизонт, и он, казалось, прислушивался к какому-то звуку, который долетел к нему оттуда, с покинутой фермы, донося до ушей веселую музыку пастбища и хозяйственного двора.

— Но ты не один из нас, — заметил дядюшка Рэт. — Ты и не фермер. Мне думается даже, что ты иностранец.