Ветер в ивах

— «Полиция, жалоба», — сонно передразнил Жабб. — Чтоб я жаловался на прекрасное видение, которым меня удостоило само небо! Чинить телегу! С телегами покончено навсегда, — я их видеть не могу. Ни слова о них! О, Крысси, вы представить не в состоянии, как премного я вам обязан! Если бы вы не согласились на путешествие, я бы остался в Жаббз-Холле и, может быть, никогда не увидел бы этого лебедя, этот луч света, этот перун! Никогда б не услышал чарующих звуков, не вдохнул сатанинского аромата!

Крыс в отчаянье закатил глаза.

— Теперь видите? — обратился он к Кроту. — Он безнадежен. Я умываю руки: никаких полиций, — сразу на вокзал! Может, нам повезет с поездом, и уже вечером мы будем на берегу реки. И уж больше никто не заставит меня проводить досуг с этим животным!

Он фыркнул в сердцах и до конца их утомительного перехода разговаривал исключительно с Кротом.

В городе они отыскали вокзал и оставили Жабба в зале ожидания для пассажиров второго класса. Дежурный участливо (всего за два пенса) согласился присмотреть за больным. Затем они устроили кобылу в конюшню гостиницы и распорядились насчет фургона с его содержимым.

А через несколько часов они вышли из поезда неподалеку от Жаббз-Холла, проводили невменяемого Жабба до самых дверей и передали камердинеру, велев ему накормить, раздеть и уложить хозяина в постель. Скоро и они добрались домой и, к великому облегчению Крыса, сели ужинать в уютной гостиной на берегу реки.

На следующий день Крот, вставший поздно и целый день без устали отдыхавший, дремал с удочкой на берегу. Там Крыс и разыскал его поздно вечером.

— Я прямо из клуба, — сказал он. — Слышали новость? Вся река только об этом и говорит! Утренним поездом мистер Жабб отбыл в город. Он заказал самый большой и самый дорогой автомобиль.

III. ЛЕС ДРЕМУЧИЙ

Крот давно хотел познакомиться с г-ном Барсуком. Барсук обладал серьезным весом в Обществе и имел чрезвычайное на него влияние, хотя крайне редко баловал его своим присутствием и нисколько его не стеснял. На все просьбы Крота Водяной Крыс отвечал неопределенно.

— Почему бы и нет? — обыкновенно отвечал он. — Рано или поздно мы наткнемся на него, — если он нам подвернется, конечно, — и я вас друг другу представлю. Удивительное создание! неважно, каким он вам покажется, важно, покажется ли он вообще.

— А вы не могли бы пригласить его на обед или что-нибудь в этом роде?

— Он не придет, — ответил Крыс просто. — Барсук ненавидит светскую жизнь: всякие приглашения, визиты и все такое.

— А если мы сами навестим его? — предложил Крот.

— Что вы! — встревожился Крыс. — Он так заносчив! Да он просто озвереет. Даже я не рискну навещать Барсука в его собственном доме, хотя знаю его давным-давно. Кроме того, это невозможно: Барсук живет в самой чаще Леса Дремучего.

— Ну и что? Вы же говорили, что в Лесу нечего бояться.

— Говорил? Разумеется, говорил, — уклончиво протянул Крыс и вздохнул. — Но я думаю, сейчас мы туда не пойдем. То есть, в данный момент. Путь неблизкий, да и дома его не окажется — в такое-то время года! И вообще: если подождать потихонечку, он и сам придет.

На том и порешили. Крот ждал потихонечку, а Барсук все не подворачивался. Шли дни, и каждый был так насыщен событиями, что Крот скоро забыл о нем — о загадочном г-не Барсуке, что жил в самой чаще Леса Дремучего жизнью одинокой и суровой.

Но вот пролетело лето, дни стали короче и холодней; по утрам подмерзшая грязь больно ранила лапы. Река от дождей поднялась, помутнела, одичала — ни о каком плавании и речи быть не могло, — так что друзья все реже выходили из дому, целые дни просиживая у камина.

Вот тогда-то Крот и обнаружил, что мысли его опять устремились в чащу Леса Дремучего к одинокому Барсуку.

К зиме Крыс стал сонливым: рано отходил ко сну, поднимался заполдень. Все дни напролет — правда, они укоротились к этому времени — Крыс занимался поэзией или другой мелкой работой по дому. Впрочем, и гости не забывали его, так что время текло незаметно.

Каким дивным кажется прошлое, когда вдруг найдешь время оглянуться на него! Как многочисленны, как красочны его картины! У камина минувшее лето оживает: лиловый дербенник снова смотрится в воду, любуясь своей затейливой прической, вслед за ним вспоминаются цветы иван-чая, нежные и печальные, как предзакатные облака. Окопник — лиловое с белым — карабкается, чтобы занять достойное место. Наконец, нерешительно и так несмело расцветает шиповник — будто струнные, заблудившись в величественных аккордах, расцветают в гавот, празднуя начало июня. Не хватает лишь пастушка, лишь рыцаря или принца, который бы пробудил поцелуем спящую красавицу — лето. И вот появляется таволга — благоуханный, свежий цветок в янтарном камзоле, — и тогда начинается долгожданный праздник.