Ветер в ивах

— А теперь, — вкрадчиво сказал Странник, — теперь мне пора. Много длинных пыльных дней я буду идти на северо-запад, пока не увижу седое море и городок на скале. Скала круто спускается к гавани, и вместе с ней — улицы и дома, и деревья. Как хорошо я знаю этот город! Дверь отворена, и ты смотришь из темной прохлады дома в светлый проем; взгляд бежит по теплу ступеней в розовом тоннеле цветущей валерианы, пролет за пролетом — вниз, и там упирается в голубой лоскуток моря. На нем лодочки, пришвартованные к кольцам старинной набережной, выписаны так чисто! — совсем как те, из детства, в которых я, бывало, так любил копошиться… В волнах прилива плещется лосось, косяки макрели играют у набережной и на отмелях, а мимо окон днем и ночью скользят большие суда — одни к причалу, — другие — в открытое море. Туда, в эту гавань, заходят корабли всего мира; там, в час, назначенный судьбою, бросит якорь и мое судно — судно, которое глянется мне. Я забуду о спешке, выжду и присмотрюсь, пока сердце мое не скажет: «Вот корабль твоей души — он нагружен по ватерлинию, он целит бушпритом в море… Он ждет тебя.» И тогда я проникну на борт — на лодке или канатом, — а одним пронзительным утром проснусь от топота и песен матросов, треска брашпиля и грохота якорной цепи. Мы поставим кливер и фок, дома сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей поплывут мимо, и странствие началось… Мы подойдем к мысу, и мачты отряхнут паруса, а за мысом они всполошатся и туго взлетят, встретив ветер, — северный ветер, приятель! северный ветер, всегда нацеленный к югу!.. И ты тоже придешь туда, мой младший брат. Дни уходят за днями, и ни один из них не вернется, а Юг все ждет тебя. Стань на дорогу, послушайся зова в сердце своем, не упусти мгновенье — оно не вернется! Один упоительный шаг, стук двери за спиной — и ты вступил в новую жизнь, а старая канет. Когда-нибудь потом, когда много воды утечет, и чаша жизни опустеет, ты сможешь вернуться в свой дом и сидеть у родной реки, вспоминая и радуясь сердцем. Ты легко догонишь меня: ты молод, а я много пожил, и шаг мой не резв. Я не стану спешить, буду медлить, буду оглядываться и, конечно, увижу тебя: неторопливо и беспечно приблизишься ты, а на твоем лице отразится Юг!

Голос слабел и вскоре вовсе исчез — так комар гудит мимо уха. Крысси сидел омертвелый, глядя прямо перед собой. Когда взгляд его ожил, Крыс различил там далекую точку, голубое пятнышко на светлой дороге.

Он машинально встал и упаковал корзинку — старательно, без суеты. Машинально возвратился домой, собрал самое необходимое и вместе с любимыми безделушками сунул в ранец. Действовал он медлительно, передвигался, словно лунатик, полуоткрыв рот. Он забросил ранец на плечи, сосредоточенно выбрал посох для скитаний и безо всякой спешки, но и без колебаний переступил порог.

И столкнулся с Кротом.

— Ой! Вы куда собрались, Крысси? — удивленный Крот схватил друга за руку.

— На юг иду. Вместе с ними, — посторонним голосом ответил Крыс, не взглянув на Крота. — Сначала к морю, там — на корабль, и — к берегам зова моей души.

Он двинулся вперед: все так же медленно, массивно, бесповоротно. Робея, Крот растопырил лапки и заглянул в глаза друга. Под фарфоровым глянцем немигавших глаз змеились и мерцали серые искры. Это были глаза другого животного! Более не раздумывая, Крот сцепился с ним, втащил в дом и повергнул на пол.

Несколько мгновений Крыс стойко боролся, потом силы оставили его, веки тяжело сомкнулись, и он затих, зябко подрагивая. В ту же минуту Крот помог другу подняться и проводил в кресло. Крыс сжался, словно подзорная труба, более не надобная, провалился в себя, обмяк; дрожь заметно усилилась и временами переходила в приступ бесслезных рыданий.

Заперев двери, Крот спрятал ранец в шкаф, сунул ключи в жилетный карман и уселся напротив друга — ждать окончания странного припадка. Мало-помалу Крыс погрузился в тревожную дремоту, прерывавшуюся судорогами и невнятным бормотанием о вещах необычных, диких и зарубежных на взгляд простоватого Крота. Вскоре, по счастью, Крыс крепко уснул.

Чтобы отвлечься от беспокойных раздумий, Крот с головой ушел в домашние хлопоты, а когда впотьмах вернулся в гостиную, Крыс сидел на том же месте, но уже бодрствовал — безучастный ко всему, молчаливый и удрученный. Крот бросил беглый взгляд в глаза друга и, удовлетворенно отметив, что они чистые и карие, как прежде, сел рядом и предпринял бодрую попытку помочь ему все припомнить.