Ветер в лицо

Валентина поправила рукой волосы, и он снова подумал о том, что она зря обрезала косы. Ему стало неловко от этой мысли — ведь он должен думать не о ее волосах, а об ее изобретении, должен помочь...

Валентину волновала и само присутствие Виктора, волновало и то, что он сказал о ее работе. Она пыталась понять, действительно ли он считает ее изобретение чем-то значительным или сказал это механически, думая о другом.

А руки с золотистыми волосинками на пальцах лежали на столе, возле чертежей. Нельзя было не смотреть на них, нельзя было о них не думать. Она отошла от окна, прижалась спиной к железному сейфу. В голубых глазах было столько тревоги, грусти, что Федор невольно подумал: «Хоть бы скорее кончался этот разговор...»

И вот Валентина собралась с силами, спросила:

— Что же вы посоветуете?..

Виктор не вернул к ней головы. Неизвестно зачем снова начал перелистывать альбом. Смотрел он в стену перед собой, как будто именно там и был написан ответ на все вопросы.

— Не знаю, что и посоветовать. Прошу сделать копию чертежей... Заеду к академику Доброхотову. Он — человек большого опыта. Доложу в министерстве. Нужны опыты с участием ученых...

Поднялся, встал у стола, все еще не отрывая взгляда от стены.

— Без участия ученых опыты проводить нет смысла.

Наконец повернулся к Валентине, заметил, что она побледнела. Чтобы успокоить ее, добавил:

— Я верю в успех. Вы можете сделать копии? Для министерства, для института...

Валентина снова покраснела и, видимо, сама заметив это, растерялась. Федор завозился на стуле.

— Могу...

Посидели, помолчали. Было ясно, что разговор надо кончать, но никто из них не решался выйти первым. Наконец Федор поднялся, посмотрел на Валентину и на Виктора.

Виктор подал руку для прощания. Валентина коснулась ее — и оторвала руку, будто ужаленная...

Виктор стоял ошеломленный: что это значило?.. Значит, она к нему не равнодушна? Радостное щемление в его душе смешивалось с тревогой и неловкостью перед Федором, что он причинил ему непоправимое зло.

Он прошел под миксером — огромным резервуаром для хранения и выравнивания химического состава жидкого чугуна, заливаемого в мартены. Не оглядываясь, пошел туда, где должны были ставить на фундамент готовую доменную печь, построенную на железных рельсовых санках.

Оборудованная по последнему слову техники, тысячетонная доменная печь стояла на десятке рельсов, ведущих к фундаменту, построенному для нее в нескольких десятках метров. Рельсы примыкали к самому фундаменту и соединялись с таким же количеством коротких рельсовых отрезков, вмонтированных в основание. Именно на них должна была стать новая домна.

А старая умрет с гордостью, без криков и жалоб — так, как умирают тысячи простых тружеников, дожив свой век. И не пожалуется, и не попросит, чтобы ее поставили на площади перед заводом, как памятник первой пятилетки. А она имеет на это полное право. Она имеет право видеть, как перед ней с уважением снимают шапки старые и молодые рабочие, как несут к ней цветы юные пионеры, как пенсионер-металлург садится около нее на скамейке, чтобы с наслаждением вспомнить дни своей молодости. Она имеет на это право, потому что справедливо считается матерью этих сильных тысячетонных красавиц — новых доменных печей, матерью мартенов, прокатных станов, десятков тысяч разумных машин, несущих почетную службу в разных концах нашей Родины.

Толстые стальные тросы вибрировали над головами рабочих. У электрических лебедок застыли лебедчики в ожидании команды.

С противоположной стороны домну поддерживали несколько тросов, чтобы она не пошатнулась, не упала. Там тоже лебедчики ждали команды... И все должно было работать в едином ритме, в четком взаимодействии, как точный часовой механизм. Стоит только лебедчикам, передвигающим домну, натянуть свои тросы больше положенного, а лебедчикам, ее поддерживающим, отпустить свои в такой же степени, — и домна упадет, развалится на их глазах.

Горечь встречи с Валентиной еще волновала Виктора, но он, как и все, не мог не поддаться гипнозу всеобщего восхищения.

Виктор видел высокую фигуру Федора то среди одной, то среди другой группы рабочих. В нем светилось сейчас столько волевой энергии, трудно было узнать того Федора, который сидел недавно напротив Виктора в кабинете директора.

— Хорошо придумал Голубенко, — сказал кто-то из рабочих за спиной Виктора. — Завод на этом выиграл тысячи тонн чугуна... Как говорится — голова варит...

Виктор оглянулся, но так и не узнал, кто это говорил. Значит, Федор сейчас осуществлял свою собственную идею?.. А ему сказал — общая.

Вот Федор подошел к домне, поднял руку. Виктор хорошо понимал, почему Федор встал именно у домны. Я, мол, настолько уверен в своем замысле и в точности вашей работы, товарищи лебедчики, что буду стоять здесь, нисколько не боясь катастрофы. К нему подошел Доронин. Он его в чем-то тихо убеждал, но Федор, видно, не соглашался. Тогда Доронин встал рядом, как комиссар рядом с командиром корабля на боевой рубке во время самой ответственной операции.