Ветер в лицо

Мама Вадика работала в Министерстве иностранных дел переводчиком. Ей много приходилось ездить с иностранными делегациями, поэтому она этим летом решила отправить сына к тете.

В отношении Кузьмича к себе Вадик чувствовал то, чего ему не хватало всю жизнь, — отцовскую, по-мужски грубоватую, но сердечную и теплую заботу. Отец Вадика погиб на фронте.

Кузьмич, придя с работы, сначала не понял, что это за карта висит на стене и что за флажки накалывает на нее Вадик. А когда парень ему все объяснил, Кузьмич, заложив руки за спину, долго стоял у карты. Марковна сидела на сундуке, радостно улыбалась. А Гордый осматривал пространства родины, где жили неизвестные, незнакомые друзья, оказавшиеся такими отзывчивыми, родными.

Кузьмич был глубоко тронут, на глазах выступили слезы, ему хотелось подойти, поцеловать жену и Вадика, но он не привык никому показывать свои слезы, даже если они были вызваны радостью. Он только кашлянул.

— Давай, жена, ужинать.

Когда со стороны смотреть на Кузьмича, то в его облике и поведении не произошло почти никаких изменений. Он был простой с друзьями, как и всегда, делал вид, что все это его мало касается, — пусть, мол, фотографируют и пишут. Что же тут удивительного? Мы, мол, и раньше знали себе цену, только соответствующих условий не было. Пусть пишут. А нам делать свое дело и жить просто, без спеси, как и всегда жили...

Но какая улыбка появляется у Кузьмича, когда он остается один! Чего только стоит эта улыбка!.. Словно то не губы смеются, не шестидесятилетние, белые, как январский снег, зубы сверкают, а душа Кузьмича и все его радостное существо улыбается. Словно он втайне от всех купается в славе, и она теплыми струями согревает его старческое тело, душу, мозг.

Всегда на свете было два Кузьмича — один домашний, а второй у мартена. Домашний был немного чудаковатый, со своими причудами и капризами. Домашнего Кузьмича побаивались, потому что он вдруг поймает человека на улице, пригласит к себе на «мерзавчик», как он называл четвертинку водки, а потом заставляет гостя отрабатывать за тот «мерзавчик» чуть ли не до самого вечера. Человек дожидался выходного дня, мечтал поехать на рыбалку, а тут сиди с Кузьмичом и передвигай на шахматной доске коней, слонов, пешек. И хоть у Кузьмича красивые шахматы, но играть с ним не интересно. Первыми же двумя партиями он избивает своего противника так, что тот теряет всякую веру в свои силы. А когда тот уже нетерпеливо заегозит на стуле, Кузьмич даст ему возможность выиграть. Но уже следующую партию Кузьмич проведет с таким блеском, что противнику сразу ясно: не он выиграл предыдущую партию у Кузьмича, а Кузьмич выиграл у него, потому что перехитрил, поощрил, не дал возможности попрощаться...

А что уж говорить о том, как он издевается над Прасковьей Марковной! Специально научил ее передвигать фигуры, чтобы было с кем посидеть за шахматной доской, когда никто из лучших шахматистов не попадался. Как говорится, на безрыбье и рак рыба. Но не так уж беспомощна Прасковья Марковна! Были случаи, когда она загоняла своего противника в железное кольцо и громила вдребезги. А когда он, пристыженный, пытался схитрить, обмануть ее, украдкой подвинуть пешку на один квадрат в сторону, Марковна на помощь своей королеве выступала с варварским оружием — с обычным, черным от сажи рогачом. Что и говорить, увлекалась и Марковна. И если она ворчала иногда, то не потому, что ей неприятно было посидеть с Кузьмичом за шахматной доской, а потому, что он недооценивал ее способности, относился к ней скептически.

Водились за Кузьмичом и другие чудачества. И вообще дома он казался ничем не знаменитым старичком. Ни горделивой, генеральской походки, ни осанки, ни широких плеч. Усы висели, как нечто случайное, как кусок кожушка, приклеенный над верхней губой для забавы детям. Эх, полынь-трава, полынь-трава!.. Давно прошла его удаль.

Но как менялся Кузьмич, когда он подходил к мартену! Нет, это был уже не домашний Кузьмич. Здесь ему нельзя было дать меньшего чина, чем чин бога огня. И когда он своей пятиметровой ложкой проникал в растопленный металл, казалось, что этот усатый, седобородый великан достает раскаленную магму из самого земного ядра.

Кузьмич действительно в это время был похож на великана. Он весь распрямлялся, расправлял плечи, даже лицо его становилось другим — вдохновенным, торжественным.

А усы делались в такие минуты большим украшением на его лице. Ходил он твердо, легко, властно. И когда кричал в другой конец цеха, чтобы не задерживали завалочную машину, нельзя было не подчиниться его воле. К пульту управления печью он подходил легкой, надменной походкой, стоял возле него, нажимая на кнопки, точно сам отлитый из стали... Серая рабочая куртка делала его значительно дороднее, чем он был, спина и плечи казались широкими, вся фигура — крепкой, коренастой, а также его роба по своему цвету напоминала скалу.

Таким был второй Кузьмич — Кузьмич у мартена.