Ветер в лицо

— Я не могу дать адрес. И если бы даже дала, она тебя не примет. И потом... — Вера печально прищурилась. — Это дорого стоит. Особенно для здоровья. Зачем тебе?.. Разве он отказывается от брака? Не хочет?..

— А может, я не хочу?.. Оставь. Не надо спрашивать.

После некоторых колебаний Вера сказала:

— Ну, вот что... Пойдем вместе. Это не так просто. Мне она доверяет.

— Ты меня познакомишь и выйдешь. Хорошо?

— Ладно.

Через полчаса сестры входили в затененный угол улицы. Большие красноликие яблоки, как загоревшие на первом солнце бритые головки младенцев, приветливо выглядывали из широких проемов деревянного лестничного забора. Вера подошла к зеленой калитке, вложила руки в широкую проволочную петлю, свисающую над забором, с силой трижды дернула. За забором, у кирпичного дома под зеленой жестяной крышей, что-то глухо застучало, потом послышался пронзительный собачий лай. Куры во дворе с пугливым криком бросились врассыпную. С неприятным скрежетом волоча по привязанной между яблонями проволоке тяжелую железную цепь, к калитке широкими прыжками побежал высокий сильный пес с рыжей шерстью. Проволока глухо звякнула, цепь натянулась, пес затоптался на задних лапах, захлебываясь от дикой ярости, задыхаясь от ошейника, врезавшегося в его рыжее горло.

От всего — от зеленой калитки, от старого дома под яблонями, от допотопной проволочной колотушки и, особенно, от этого рыжего цепного пса — на Лизу повеяло чем-то чужим, незнакомым, давним-давним и очень страшным.

В голове Лизы мелькнуло: «Скорее, скорее отсюда!»

Она едва слышно произнесла:

— Пойдем домой... Я передумала.

— Как же так? — Беспокойно спросила Вера.

Лицо ее было бледно, — видно, волновалась не на шутку. Лизе стало ее жалко, она призналась:

— Я не для себя... Не волнуйся. Со мной такого не случится.

Вера аж подпрыгнула от радости:

— Правда?! Ну, разве так можно?.. Ой, Лизка!

Сжала Лизу в объятиях, радостно, искренне поцеловала ее в потный от нервного напряжения лоб. Вера была рада, что Лиза избежала той тернистой, запутанной тропы, по которой она недавно ходила сама.

Между тем Лида и ждала, и боялась прихода подруги.

Это она уговорила ее найти врача, а теперь сама ругала себя за это. Лида не знала, что ей делать, не знала, что хорошо, а что плохо... Под сердцем билась, трепетала новая жизнь, и каждый удар вызывал на ее лице то радостную улыбку, то болезненные слезы. Лицо ее побледнело, глаза остро поблескивали, маленькие смуглые кулачки сжимались до боли в пальцах. Она еще недавно радовалась тому, что кончается ее вдовья жизнь, что у нее есть муж, красивый, умный, сильный, и ей не придется быть одинокой. Она мечтала свить, наконец, свое гнездо, встречать мужа с работы, готовить ему вкусные обеды, вышивать рубашки, гладить носовые платки, костюмы, белье! Как она любила этого человека!..

А может, это и хорошо, что в ней бьется новая жизнь?

Она родит ребенка, она не будет одинокой. Она уже полюбила это неизвестное маленькое существо. Вся сила ее естественной нежности направлена ​​теперь на того, кто так неспокойно стучит ножкой в ​​живот. Кто — мальчик или девочка? Смуглое или русое?.. Хоть бы смуглое. Хоть бы. Чтобы походило не на него — на нее. Какая горькая ирония судьбы — ребенок от врага...

Но не надо думать об этом. Твой и только твой ребенок. Он будет носить твою фамилию. Ты ему никогда не скажешь, кем был отец. Никогда. Когда он подрастет и появится опасность, что кто-то может ему об этом сказать, ты скорее бросишь этот город, уедешь куда угодно, но не позволишь, чтобы правдой об отце отравили его сердце. Тебе трудно, Лида. Тебе станет легче, когда ты узнаешь, что он наказан. Тебе станет легче от того, что справедливая рука, заносящая над ним меч правосудия, отомстит и за твои горькие вдовьи слезы, за глубокие раны твоего сердца.

А другой голос требовал — нет, не следует оставлять!.. Разве тебе хочется всю жизнь казниться, вспоминая о том, как жестоко ты была обманута?.. Ты будешь идти по улице, ведя за руку ребенка, а за твоей спиной люди будут показывать пальцами на невинное дитя и шептать: «А знаете, чье оно? Солода!..» Нет, даже это не так страшно, как то, что ты сама этого вовек не забудешь. И разве ты первая или последняя решаешься на аборт?.. Да может, ты еще будешь счастливой, может, встретишь человека, с которым отдохнешь сердцем, и все, что ты переживаешь сейчас, станет далеким-далеким, как одинокая темная туча, отогнанная теплым южным ветерком за грань горизонта...

В окно постучали. Конечно, Лиза!.. Дрожащими руками отодвинула щеколду на двери, впустила подругу. Одними глазами спросила ее о том, о чем так неприятно говорить. Лиза, опустив глаза, ответила коротко:

— Нет, не нашла. Она уехала...

Лиза ждала от Лиды слез, нареканий, криков. Как же она удивилась и обрадовалась, когда заметила, что у нее лицо вдруг прояснилось, а потом Лида открыла дверцу шкафа, достала оттуда недошитую крохотную детскую распашонку и молча села за машинку.