Ветер в сердце

В первые минуты Ольга не знала, что сказать отцу и как повести себя, но тот сам обнял ее и поцеловал в висок.

— Милая моя. Доченька. Ты здесь. Как же ты меня напугала.

— Прости, прости меня, — обливалась слезами Ольга и не верила в то, что он так радушно принял ее.

— Бог простит, а мне главное, что ты дома, — ответил Полянский теми словами, что научила его Квилецкая. — Николя, спасибо тебе. Я тебе никогда этого не забуду.

Он посмотрел на Албашева и даже сквозь сумерки смог разглядеть, что тот отрешен и задумчив.

— А что Анна Георгиевна, уехали уже? — только и спросил он.

— Давно отправил ее, и коляска уж вернулась, — настороженно ответил Андрей Александрович.

Потом он вспомнил, о чем еще говорила с ним графиня и осторожно попросил:

— Николя, Квилецкая обещалась родителям твоим сказать, что Оленька без спроса уехала погостить у родственников Заленского, а ты забрать ее поехал. Можешь ли подтвердить ее слова? Ни к чему им знать всю правду, какой бы она не была. Нам с тобой, как видимо, теперь не суждено породниться, так хоть на прощанье сослужи нам добрую службу.

— Безусловно, — казалось, совсем равнодушно ответил Албашев. — Теперь мне надобно ехать.

— Понимаю, — покачал головой Полянский.

Ему чудилось, что Николай хочет сбежать из их дома, только бы не присутствовать здесь рядом с ними и с их позором. Албашев разгадал это, но разуверять не стал. Он взглянул напоследок в Олины глаза, прочел в них, что она думает, так же как и отец, вздохнул и отвернулся.

— Свидмся позже, — сказал он, но ему не поверили.

Албашев пришпорил коня и помчался сделать то, что задумал на самом деле.

Наутро в поместье Полянских приехал отец Николая. Он был расстроен и желал говорить с Андреем Александровичем и Ольгой. Дворецкий сопроводил его в гостиную и пошел объявить о его приходе хозяевам. Те не заставили себя долго ждать. Спустились вниз и присели на диваны напротив Албашева-старшего. Княжна была сама не своя. Нервничала и ожидала тяжелого разговора. Полянский был настроен радушнее и даже радовался, что князь приехал, потому что не ожидал увидеть его так скоро после случившегося.

Албашев не любил лизоблюдничать и, поприветствовав хозяина и его дочь, сразу перешел к волнующему его делу.

— Николя снова намерен жениться, — объявил он без тени радости в голосе.

Ольга замерла. Первый, кто пришелся ей на ум в качестве невесты, это графиня Квилецкая. Мысль о ней расстроила, ведь в тайне девушка надеялась, что Николя все еще неравнодушен к ней. И единственное, что говорило об обратном — это его скупое прощанье с ними вчера вечером.

— Мое мнение — вы должны отказать, — продолжил Албашев, не подозревая о том, что его изначально не правильно поняли. — Такой брак может ему повредить. Вы убежали куда-то, весь день были в доме у неизвестных людей. Вы скомпрометированы. Я не хочу такой жены своему сыну.

Ольга и Андрей Александрович переглянулись и совсем иначе посмотрели на суть разговора. А еще осознали, что Квилецкая сделала так, как и обещалась, а значит, позор в глазах родителей Николая не может быть так велик, каким является на самом деле. Полянский, от всего сердца благодарный графине, пообещал себе и впредь не раскрывать всей правды. Так было спокойнее для Албашевых и сохраннее для его дочери.

— Дима, голубчик. Где это видано? Из-за какой-то прогулки? — добродушно посмеялся Андрей Александрович, дабы еще больше убедить друга в незначительности Олиного поступка. — Что же ей теперь? В монастырь пойти? Стоит ли так к этому относиться? Не дико ли это?

Албашева такой тон и правда слегка успокоил. Намеренный уйти с отказом, он призадумался. Он всегда был строг, а Полянский напротив слишком мягок. Но не за то ли сын его, Николя, любил Андрея Александровича, порой, казалось, больше, чем его самого.

— Вы правы, — вдруг взяла слово Оленька и напугала этим отца.

Очень ему не хотелось, чтобы она сама испортила свое будущее. Полянский посмотрел на нее, словно хотел сказать: «Молчи! Не лезь лучше!», но она намеренно избегала его взгляда. Она прекрасно понимала волю отца и не желала следовать ей. Ей очень хотелось оправдаться самой. Решить эту беду своими силами, как взрослому человеку, а не как ребенку, за которого вынужден краснеть родитель.

— Я запятнала себя, — признала она. — Но я запятнала себя по глупости и раскаиваюсь. Неужели вы не простите мне?

— Такие вот глупости губят приличных девушек! — Албашев хоть и готов был смягчиться, но не мог не пожурить ее. — Что если кто-то узнает? Что если моего сына начнут презирать в обществе из-за такой вот ветреной девицы? Тогда не видать ему ни продвижений по службе, ни приглашений в благочестивые семьи. Мы строили его жизнь с рождения, а вы враз можете все погубить. Такого вы ему желаете?

— Я только добра ему желаю.