Ветер в твои паруса

И он стал рассказывать ей о том, что работа, которая его ждет в Ленинграде, очень ответственная и важная, полезная для народного хозяйства, и напрасно некоторые думают, что это занятие для чиновников, тут нужны большой житейский опыт и творческая зрелость, закалка, поэтому он гордится, что ему оказали доверие…

Он говорил все это, чтобы не было паузы. Чтобы она снова сказала что-нибудь несуразное — у нее это хорошо получается, тогда уж ему не отмолчаться, не отделаться шуткой. И потому он досадливо поежился, когда она спросила:

— Павел, почему вы не сказали капитану, что не вернетесь?

— Не успел.

— Ой, нет! Вы боитесь, что он будет переживать? Мне кажется, он особенно не будет. Ведь он домой едет. А вам что, правда очень нужно в Ленинград?

— То есть как это — нужно? Ничего себе вопросик…

— Да вы же удерете. Вы приговорены к Северу, вы просто сами еще не понимаете.

— Ниночка! — он обернулся к ней. — Милая вы моя девочка, вы что, наслушались сказок? Романтических историй? Так это пройдет. Завтра вы проснетесь и забудете, что он существует, этот Север, потому что хлопот у вас будет — успевай поворачиваться. И все станет на место. Сказки вы уберете на полку, будете жить заново.

— А вы?

— И я тоже… Тоже буду учиться что-то делать заново.

— И вам уже не захочется приносить в авоське луну?

— Нет, я буду носить капусту, — сказал он с раздражением и чуть было не врезался в хвост идущей впереди машины.

— Знаете, Павел, у вас такое выражение лица, будто вы задумали совершить какой-то главный поступок и боитесь, что вас отговорят. Правда, правда… Вы нервничаете, да? Вы уже знаете, что придет время и вы все-таки будете просыпаться по ночам и думать, что получилось как-то не так?

— Договаривайте же..

— Да вы просто задохнетесь в этой вашей новой жизни! Вы не для нее. Ведь если…

— Послушайте, Нина! Ребята иногда катаются на трамвайной подножке, их оттуда гонят, потому что это опасно. А взрослые люди подходят к краю перрона и мучаются дурью: а что, если я брошусь?.. Так вот этими «если» можно вымостить всю человеческую жизнь.

Он понял, что сказал грубо. И понял, что теперь уже все равно, Они оба подошли к краю перрона. Пусть она знает, что если… Если когда-нибудь он будет ей нужен — он придет. Откуда угодно…

— Нина, — сказал он, — если когда-нибудь…

— Не надо, Павел! — она взяла его за руку. — Вы правы. Самое главное в жизни — соблюдать правила уличного движения, не ездить на подножках и не подходить к краю перрона. Все верно… Остановите, пожалуйста, мы приехали. Сейчас мой поезд.

— Но… почему? Я довезу вас — у меня еще есть время.

— А у меня нет. — Она смотрела на него спокойно и тихо. — Не надо… Нельзя ведь, чтобы было совсем хорошо. И не говорите, пожалуйста, своему отцу, что мне не понравился Домье. Ладно?

Она затерялась в толпе.

Маленький плюшевый заяц, Танькин подарок, качался на ветровом стекле. Кто-то приоткрыл дверцу и тихо спросил, не подвезёт ли товарищ до Чистых прудов, за плату, разумеется.

— Идите к черту, — сказал Павел, не оборачиваясь, и поехал в шашлычную, но не доехал, свернул к дому, поднялся на третий этаж и снова вернулся в машину. На заднем сиденье лежал Домье… А где-то «шлепает» посадки Олег. И он когда-то «шлепал». Собирался обогнуть Чукотку, отыскать северного Несси. Совсем недавно, год назад, он ходил и вздрагивал от радости, что живет, что выпал первый хрусткий снег, что скоро откроется зимник и они пойдут за архаром… И говорил, что любовь состоит из абсурда и полового влечения, которое, по сути дела, тоже абсурд: главное — продолжить род, а с кем его продолжить… Главное — не привести в дом чужого человека. У них с Танюшей оптимальный вариант, без черемухи, зато и без неожиданностей. Он гладил ее по голове и говорил, что все будет хорошо.

И он не верил, что можно вот так сидеть, прижавшись лбом к стеклу, и видеть, как солнце путается в светлой копне волос, как вопросительно и тревожно смотрят на тебя глаза, полные ожидания. Не верил, что можно каким-то непонятным ему чувством вот и сейчас еще помнить на своей руке прикосновение ее пальцев…

Мотор тихо урчал. Павел откинулся на сиденье, закрыл на минуту глаза. А потом развернул машину и кинул ее вниз по Садовой, где-то что-то нарушил, потому что постовой засвистел и замахал ему.

— Прости меня, моя милиция, — сказал Павел и юркнул в поток машин. — Один только раз прости. Мне некогда. Склянки пробили время…

9

— Ты знаешь, для чего существует ночь?

— Нет…

— Эх ты! Ночь — это как занавес. Ведь неудобно переставлять декорации у всех на виду. В театре гасят свет, если надо, чтобы никто не видел. Понимаешь? Ночью природа что-нибудь доделывает, переставляет, чинит… Мы обязательно будем обходить наш остров каждое утро. Пошли!. Смотри — сегодня ночью была генеральная уборка.

— Был дождь, — сказал Лешка и на всякий случай посмотрел на свои новые туфли. — Всю ночь спать не давал, собака. Барабанил и барабанил… Куда пойдем? Эти — плесы, что ли, обходить?.

— Ты помнишь, как называется наш остров?

— Ого! А кто придумал? Остров Валаам.

— У тебя по географии пятерка?