Ветер военных лет

— Так, — неохотно ответил я, понимая, что осведомленность командующего не сулит мне ничего приятного: генерал армии Конев был человеком строгим. Жадов смотрел на меня выжидательно и с усмешкой в глазах. Вероятно, решил я, знает что-нибудь еще, — Он с вами говорил об этом? — спросил я Жадова.

— И даже очень. О тебе непосредственно спрашивал.

— И что же он спрашивал? — чувствуя себя чуть ли не провинившимся первоклассником, пробормотал я.

— Комдив Бакланов? — говорит. — Это какой же? Не тот ли, что на совещании у меня под боком спал, да еще и похрапывал? Вот теперь и Верблюжку проспали.

Я уже несколько знал генерала армии Конева, знал, какой цепкой памятью обладает он, слышал, что командующий никогда не пропускает случая повоспитывать своих подчиненных и сурово взыскивает за оплошности.

А Жадов продолжал:

— Командующий фронтом крайне недоволен тем, как обернулось ваше наступление. Тебе придется самому доложить обо всем.

Я отправился с докладом к генералу Коневу.

Он принял меня нахмуренным, слушал молча, с недовольным лицом и не глядя на меня. Когда же я сказал о принятом решении отступать на исходный рубеж, то есть на Ингулец, и занять там оборону, командующий быстро взглянул на меня, сердито спросил:

— Это кто же вам разрешил отступить без боя чуть ли не на сорок километров, а?

— Я уже докладывал, товарищ командующий, что Руссиянов, Скворцов и я устроили военный совет…

— Что-что? «Военный совет»? Ну, скажет же такое! Военный совет! Три побитых генерала забрались в овраг — вот так военный совет! Соображаешь, что говоришь? Военный совет!

Выждав, пока командующий несколько успокоится, я продолжал докладывать. Рассказывал все, как было, вины своей не умалял, от ответственности не уклонялся, но постарался предельно полно нарисовать сложившуюся обстановку и проанализировать ее возможно глубже. Конев время от времени все еще покачивал головой и негромко приговаривал:

— Ишь ты, военный совет! Скажи пожалуйста!.. — Но возгласы эти становились все реже. Потом он задал мне несколько очень дельных вопросов и отпустил. Судя по тому, что никаких взысканий и наказаний не последовало, командующий фронтом решил, что в сложившейся в Верблюжке сложной ситуации я иначе поступить не мог.

Вскоре после нашего возвращения в родную 5-ю гвардейскую армию произошла некоторая перегруппировка войск, дивизия была выведена в резерв и сосредоточилась в Червоно-Каменке. Началась подготовка к Александрийско-Знаменской наступательной операции. Первейшей ее задачей было освобождение украинского города Александрии и выход на подступы к Кировограду.

В эти дни нам пришлось расстаться с моим заместителем по политчасти полковником Вавиловым. Михаил Михайлович получил новое назначение на должность заместителя командира по политчасти 123-го стрелкового корпуса. Признаться, расставание для нас было горьким. Мы сработались с Вавиловым отлично, понимали и уважали друг друга. Я ценил Михаила Михайловича как талантливого политработника, мужественного человека и прекрасного товарища. Знал, каким непререкаемым авторитетом и, если хотите, любовью пользуется он у личного состава, и поэтому понимал, как всем нам будет не хватать его.

Отъезд Михаила Михайловича совпал с получением приказа о начале наступательной операции. День этот памятен еще и потому, что это был тот редкий случай, когда, получив приказ командарма, я никак не мог определить роль нашей дивизии в предстоящих боевых действиях. Выполнение же приказа без полного и глубокого понимания всех нюансов своей задачи, как мне кажется, невозможно для командира любого уровня. Отсутствие такого понимания не позволяет видеть перспективы, делать прогнозы, связывает инициативу, особенно в случаях, когда в силу объективных причин приходится отступать от намеченного плана действий. Короче говоря, я счел необходимым связаться с генералом Жадовым, чтобы уточнить роль и место дивизии в ходе наступления армии.

Я позвонил командарму по телефону.

— Приезжай, — коротко ответил он. Я проездил почти всю ночь, но от генерала Жадова нужные разъяснения получил.

— Теперь все в порядке? — еще раз спросил командарм на прощание. Доволен?

— Доволен, товарищ командующий, — ответил я.