Ветер военных лет

"Служебным" Покрышкин называл самолет По-2. Для Александра Ивановича этот По-2 был тем же, чем мой "виллис" для меня: он "разъезжал" на нем по служебным надобностям, что существенно облегчало Покрышкину управление авиадивизией.

Я попросил разрешения у Ивана Ефимовича Петрова отлучиться вместе с Покрышкиным на четыре часа, чтобы побывать в Берлине. Петров дал согласие.

- Ну что ж, - сказал он, - летите, заслужили. - И шутливо добавил: Только не загуляйте там! Чтобы к вечеру дома были. А то будем судить за самоволку.

- Как можно, товарищ генерал! - заверил я начальника штаба фронта. Вернемся к вечеру обязательно. Тем более что на этой стрекозе ночью и летать невозможно.

Александр Иванович связался, как полагается, со своим "воздушным" начальством, попросил, чтобы в Берлине нам предоставили машину. Мы благополучно взлетели с Дрезденского аэродрома и так же благополучно приземлились на Берлинском. Нас уже ждала шикарная трофейная машина "майбах". Огромная черная сигара, сверкая никелем и стеклом фар, которых на этой машине великое множество, помчала нас по улицам города.

Естественно, мы посетили все достопримечательные и памятные для советских воинов места. Не помню, чем руководствовались, определяя последовательность в осмотре достопримечательностей, но помню, что первая остановка была у Бранденбургских ворот. Отсюда открывался вид и на рейхстаг, над которым уже с 30 апреля развевалось наше, советское знамя.

Здесь, у рейхстага, мы испытали волнение совершенно особого рода. Волнение было вызвано надписями, сделанными нашими воинами, дошедшими до Берлина. Эти бесхитростные строчки, эти родные имена покрывали стены и колонны рейхстага, вызывая в воображении сотни, тысячи лиц солдат, дошедших до конца, до Великой Победы, а в памяти - лица и судьбы тех, кто ценой своей жизни купил право и возможность для всех остальных торжествовать сегодня у стен рейхстага.

Несколько минут мы простояли молча у стен, которые были свидетелями мужества советских воинов и стали вечным памятником их героизму...

На обратном пути мы очень спешили, времени оставалось в обрез. От нетерпения, а также вследствие привычки к большим скоростям машин, на которых всю войну летал Покрышкин, он очень тяготился тихоходностью своего По-2, заметно нервничал, то и дело смотрел на часы, вытягивая шею, заглядывал куда-то вперед, словно пытался увидеть, далеко ли до Дрездена.

- Глеб Владимирович, - услышал я измененный шлемофоном голос летчика, - а вы на тракторе ездили когда-нибудь?

- Да, - ответил я. - А что?

- Нет, ничего, я так. Просто подумал, что, если автогонщика посадить на трактор, ему вот так же муторно будет. Может, мы вообще стоим, а?

Я засмеялся:

- Терпите, терпите. Летим!

Покрышкин недовольно пробубнил еще что-то и на некоторое время успокоился. Потом опять начал крутить головой и, видимо, чтобы скрасить нестерпимо скучный для него полет над пустынной местностью, где топорщились небольшие лесочки и рощицы, резко снизился. Мы полетели над самой землей, буквально в четырех-пяти метрах от ее поверхности. Теперь же не казалось, что мы летим медленно, да и вообще почти исчезло ощущение полета. Больше было похоже, что мы мчимся на очень высоком автомобиле.

Впереди я увидел лес. Создалось впечатление, что мы спокойно въедем в него на своем "автомобиле". Метров за сто или больше до леса Покрышкин потянул на себя ручку управления - и машина резко пошла вверх, будто взбираясь на невидимую гору. Я сначала не понял, почему Александр Иванович взмывал вверх так заблаговременно, а не перед самым лесом, как это обычно делали все летчики По-2, но потом сообразил, что так получалось тоже от непривычки к низким скоростям. Покрышкин выбирал рукоятку, как на скоростном истребителе, который непременно врезался бы в лес, если не начать подъем именно в этот момент.

Перелески пошли один за другим, самолетик нырял и взлетал все чаще, а Александр Иванович, виртуозно выполняя эти маневры, заметно повеселел.

- По морям, по волнам... - услышал я в шлемофоне. - Нынче здесь, завтра хам... Приехали, Глеб Владимирович.

Впереди замелькали цепочки огней: Дрезден.

Напряженность подготовки к параду все возрастала. В моем сознании, в памяти имелся своего рода эталон - прохождение по Красной площади в дни первомайских парадов Московской Пролетарской дивизии, и моей мечтой было пройти не хуже, чем, скажем, 1 Мая 1941 года, когда мы получили оценку "отлично" от правительства. В подготовке я широко использовал опыт наших командиров из Пролетарской, свой собственный, тоже немалый опыт, стремясь добиться той слаженности общих действии, той завершенности движений, которая приносит радость не только зрителям, но и самим участникам парада.

Весь план подготовки Пролетарской дивизии был повторен в Дрездене: сначала все движения отрабатывались индивидуально, и командиры инструкторы просто разрывались, стремясь держать под контролем каждого участника, каждому дать совет, каждого остеречь от ошибок. Потом все повторялось в парах, тройках, шеренгах, коробках и так далее.