Ветер военных лет

- Все в порядке. Войска накормлены, вперед выслана разведка с заданием найти ушедших вперед танкистов. А нам, очевидно, тоже поужинать нужно. Глядишь, и место веселее покажется, - пошутил он, видя, что я по-прежнему сижу с мрачным видом.

- Это вы правы, давайте ужинать. А только место все равно не нравится.

- Да что с вами, Глеб Владимирович? - уже раздражаясь, сказал Бельский. Место как место. А от того, что вы назначили, всего каких-нибудь триста метров. Так что и разницы, в сущности, нет никакой.

Я положил ложку на стол.

- Давайте на ту сторону перебираться.

- Да вы на часы посмотрите - двенадцать часов ночи. А с Войтко что делать? А связь? Представляете, сколько возни будет, чтобы все заново наладить? До утра всего ничего осталось. Я в конце концов просто прошу: не заставляйте меня всю кашу снова заваривать.

Если бы Бельский не сказал побледней фразы, а продолжал бы доказывать мне, что нет никакой существенной разницы между тем и этим берегом, я бы настоял на своем, потому что по-прежнему необъяснимое беспокойство и логические соображения побуждали меня настоять на своем. Но Бельский просто попросил, и я, представив себе, сколько им уже сделано сегодня и сколько нужно сделать, чтобы перебазироваться на тот берег, сдался:

- Ну, будь по-вашему. Остаемся. И давайте спать ложиться.

Я пошел к себе в дом. Но мне не спалось. Несколько раз перевернулся с боку на бок, потом не выдержал бессмысленного вылеживания, встал и вышел на улицу.

Темнота, как мне показалось, стала еще гуще. На слабом ветерке тихо шелестели сухие листья кустов, будто кто-то осторожно идет по сухой траве. Тревога моя стала еще сильнее. Я вернулся в избу Бельского и разбудил его.

- Сердитесь не сердитесь, Тихон Владимирович, а давайте немедленно переносить командный пункт на ту сторону.

- Глеб Владимирович... - начал было Бельский, но я прервал его:

- Вот что, Тихон Владимирович, обсуждать больше ничего не будем. Получите приказ: немедленно начать перенос КП в заранее намеченный пункт на том берегу, В четыре утра доложить об исполнении. Все.

Бельский бросил на меня недовольный взгляд, но, будучи человеком дисциплинированным и исполнительным, немедленно начал отдавать соответствующие распоряжения. Хоть я и был глубоко убежден, что поступил правильно, но оттого, что мне пришлось причинить массу хлопот Бельскому, да еще и в приказном порядке, какое-то неприятное чувство, которое обычно возникает при размолвке с близким человеком, заставило меня сказать примиряюще-дружеским тоном:

- Ну ладно, я, пожалуй, сразу пойду на новое место. Хочешь, пойдем вместе.

Бельский опять метнул на меня раздраженный взгляд, сердито буркнул что-то себе под нос, но тем не менее сел в машину, чтобы переехать через мост те самые триста метров, которые, по его мнению, абсолютно ничего не меняли.

- Вот, - показывая на большую избу, сказал он, - здесь как раз расположился сам Войтко.

Я улыбнулся и пошел в избу, а Бельский с комендантом отправился теснить артиллеристов, чтобы разместить наш штаб.

К моему удивлению, подполковник Войтко не спал. Он сидел за большим деревенским столом, подперев голову руками. Керосиновый фонарь освещал небольшой круг на свежевыструганных досках, лицо подполковника. Глубокие тени и выражение крайней усталости придавали ему что-то трагическое. При моем появлении он вздрогнул от неожиданности, потом легко поднялся и доложил о положении в полку. Лицо его при этом ста то деловито спокойным. Однако едва Войтко кончил докладывать, как опять заметно помрачнел, что заставило меня участливо спросить:

- Ты чего не спишь, полуночник?

- Сам не знаю, что со мной делается, - ответил подполковник, зябко поводя широкими плечами. - На марше казалось, что как лягу, так и усну. А лег ворочался, ворочался, не спится, да и все. И мысли в голову лезут самые черные.

- Вот тебе и раз!- пытаясь говорить шутливо, сказал я. - Это что же за мысли такие - черные? Он помолчал.

- Да даже и не мысли, собственно, а скорее предчувствие. Меня, наверное, убьют завтра.

- Ты что, с ума сошел? - уже всерьез спросил я, чувствуя в словах Войтко глубокую и мрачную убежденность. - Да разве можно об этом думать? И зачем? Теоретически каждого из нас в любой момент могут убить.

- Каждого в любой момент, а меня - завтра. Я вот много раз в народе слышал: перед смертью человек тоскует. Так и я. Места себе найти не могу. Думаю, убьют меня.

Подполковник Войтко говорил так убежденно и просто, что я не мог продолжать успокаивать его: собственные слова казались мне фальшивыми, бодрый тон - наигранным. Тут, наверное, дело было еще и в том, что у самого меня на душе было черным-черно. "Тоже, что ли, предчувствие?"- подумал я. Но, как всегда, постарался разумно объяснить причины своей тревоги: связи с танкистами, которым полагается быть впереди нас, нет - это раз; соседи слева и справа так далеко, что в случае чего на них рассчитывать нечего, - это два; место, выбранное Бельским для штаба дивизии, на редкость уязвимо - это три.