Ветер военных лет

— Как же! — оживленно и радостно подхватил Конев. — Конечно, интересно. Обязательно выберу время и приеду. Да вот прямо сегодня, дела кой-какие сделаю да и приеду.

В назначенное время маршал Конев приехал к нам в казармы, внимательно, не спеша посмотрел тренировку, всем остался доволен и сказал участникам подготовки несколько теплых, ободряющих слов, еще раз сформулировал цель и задачи тренировки, подчеркнул значимость Парада Победы.

Подготовка к параду продолжалась.

И вот 24 июня 1945 года. Полк выстроен на внутреннем дворе казарм. Я произношу слова последнего напутствия, раздается команда, открываются ворота, и колонны одетых в парадную форму гвардейцев заполняют улицу.

Полк уже печатает шаг по Ново-Басманной, а я вдруг отрываюсь от него и направляюсь на тротуар: на углу улицы, у Басманного переулка, стоит группа старых знакомых, соседей по дому и улице, а среди них, опираясь на палочку, Алексей Николаевич Петропавловский, человек, оставивший огромный след в жизни ребят нашего двора, друг и учитель, мнением которого дорожили бесконечно, а любого неодобрения боялись невероятно.

Теперь, обнимая Алексея Николаевича на мостовой родной Басманной, я снова чувствовал себя одним из его учеников, выдержавшим страшный экзамен войны и гордящимся тем одобрением, той любовью и гордостью, которыми светились глаза дорогого мне учителя…

Улицы, перекрестки, площади. Гремят оркестры. Их много на московских улицах. Плывут в воздухе победные, торжествующие мелодии. Веселые, радостные лица в окнах домов, на тротуарах вдоль улиц. Приветствия, смех, цветы…

А у самых Кировских ворот, в глубине тротуара, у стены желтого дома мелькает взволнованное, растерянное, бесконечно дорогое лицо матери. Она тянется через чужие головы и плечи, ищет «окошко», чтобы увидеть, рассмотреть, до последнего своего дня запомнить сына, идущего во главе полка героев войны.

Не знаю, может быть, я вторично нарушил дисциплину, неожиданно для самого себя и, наверное, для других опять отойдя от полка к матери, на тротуар, но по-другому я не мог.

— Глеб! Глеб! — шепчет мать, тронутая моим порывом, и обнимает мою шею сухими, сморщенными руками.

Как в тумане после этой встречи дошел я с полком до площади Дзержинского, где мы должны были немного задержаться. Я был так взволнован, что ничего, кроме этого волнения, не ощущал. Волнение же, наверное, особенно возросло еще и потому, что, приближаясь к Красной площади (мы проходили тогда улицу Куйбышева), я во всех подробностях вспомнил свой первый парад, парад 1933 года, когда мы, бойцы Московской Пролетарской стрелковой дивизии, принимали здесь присягу…

Это было совпадение, которое показалось мне просто фантастическим: наш сводный полк 1-го Украинского фронта занял на Красной площади то самое место, которое обычно занимала на довоенных парадах Московская Пролетарская стрелковая дивизия — почти напротив Мавзолея. Несколько минут прошли в абсолютной тишине. Затем на трибуне показались руководители партии и правительства. Парад пошел своим обычным порядком.

На площади показывается командующий парадом маршал К. К. Рокоссовский. Его блестящая посадка выдает бывшего кавалериста. Он держится на коне строго и в то же время абсолютно естественно. Умное животное подчиняется всаднику так безупречно, что создается впечатление, будто великолепный верховой и красавец конь составляют одно целое. Маршал Рокоссовский подъезжает к своему месту и останавливается.

Раздается бой Кремлевских курантов Один… два… пять… десять! От Спасской башни к Мавзолею направляется еще один всадник. Это принимающий парад заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Снежно-белый конь под ним как символ мира, мира, добытого нами. А в цокоте копыт по брусчатке Красной площади мне слышится: «Мы по-бе-ди-ли, по-бе-ди-ли, по-бе-ди-ли!..»

В застывшей тишине четко разносятся слова рапорта. О чем говорит Рокоссовский? О том, что войска построены и готовы к параду? Нет, не только об этом. Даже совсем не об этом. В уставной формуле рапорта все стоящие на площади слышат другое, слышат отчет о том, что перед великой Кремлевской стеной, перед мрамором Мавзолея выстроены те, кому партия и правительство четыре года назад вручили судьбу страны, те, кто проливал кровь за свой народ, кто каждый день рисковал жизнью ради свободы и счастья своей Родины.

Сколько нас, стоящих здесь, на площади? Пятнадцать, двадцать тысяч? Нет, вместе с нами здесь стоят все солдаты и офицеры, с которыми мы плечо к плечу четыре года шли к своей победе. Здесь стоят те миллионы, которые остались на полях сражений в Белоруссии и Карелии, на Украине и у стен Сталинграда, в Одессе и в Севастополе, на Курской дуге, в Праге, Берлине, Дрездене — везде, где насмерть сражался с фашизмом советский солдат.