Ветхий завет

Мардохей повеселел и побежал организовывать религиозную акцию. По пути он бормотал молитву. Интересная была молитва — на все случаи жизни.

Кроме славословий господних были там и такие слова: «…не для обиды и не по гордости и не по тщеславию я делал это, что не поклонялся тщеславному Аману, ибо я охотно стал бы лобызать следы ног его для спасения Израиля…».

Царица тоже зря времени не теряла. Убежала в свою комнатушечку, разделась (по доброму библейскому обычаю), намазалась пеплом, «и весьма изнурила тело свое, и всякое место, украшаемое в веселии ее, покрыла распущенными волосами своими», ну и, конечно же, молилась.

Они молились о бедствиях, выпавших им в нелёгкой рабской жизни. Да. Царица и почти премьер-министр сетуют на то, что им тяжко живётся в рабстве.

Интересно, о чём бы пели на их месте дворники с пастухами?

«А ныне враги наши не удовольствовались рабством нашим…» Да, такое рабство мало кого удовлетворит.

Прошло три дня. Царица отмолилась, а её земляки отпостили. Есфирь пошла к царю в кабинет — в лучшем из своих нарядов. Царь сначала разозлился, но потом подобрел. Жизнь царицы была спасена.

— Голуба моя, что для тебя сделать? Ты так красива сегодня, что можешь просить меня о чём угодно. Хочешь, полцарства тебе отпишу?

— Неа. Хочу сегодня гулянку закатить в честь нашего несравненного Амана. Можешь ли ты, мой господин, устроить так, чтобы Аман на ней присутствовал? Я бы угостила его своими фирменными пельменями.

— Нет вопросов, дорогуша. Считай, что он уже на пиру.

Довольная Есфирь ушла на кухню — давать указания царским поварам.

Аман же в это время прогуливался мимо городских ворот и поглядывал на Мардохея, который сидел себе на скамеечке и делал вид, что не замечает второго по величине человека в империи.

Все вокруг него падали ниц при каждом проходе Амана, а Мардохей задумчиво смотрел в небо и лузгал семечки. Он уже забыл, наверное, о своей молитве, в которой желал «целовать песок», по которому ходила нога его заклятого врага.

Аман был обидчив до ужаса. Когда он в восьмой раз прошёлся мимо Мардохея, до него дошло, что поклона от этого старика ему, пожалуй, не дождаться. Аман обиделся и пошёл жаловаться своей жене.

— Я понимаешь, хожу мимо него туда-сюда, а ему хоть бы хны! А ведь я не последнее колесо в этой телеге. Меня, между прочим, на царский пир позвали, в отличие от некоторых.

Какая жена не утешит своего мужа? Зерешь погладила мужа по макушке.

— Не печалься, муженёк. Ты вот, что сделай. Прикажи построить виселицу на городской площади, да повыше. Пусть завтра с утра на ней вздёрнут твоего Мардохея. Он будет болтаться на ней, как колбаса на привязи, а ты пойдёшь пировать к царю. Как тебе это?

— Нормально! Так я и сделаю. Какая же ты у меня умница, Зерешечка! Что бы я без тебя делал?

В ту ночь иудейский бог отнял сон у персидского царя. Такое уже бывало — с египетскими фараонами, например. Повертевшись на измятых подушках, царь кликнул «отроков».

— Ну-ка почитайте мне из моей записной книжечки — чего я там начирикал.

Ему почитали. О подвиге Мардохея, который донёс ему о злобных замыслах двух евнухов, и тем спас царю жизнь. О том, что доносчицей была царица, отроки не стали читать. Наверное, потому, что там не было ни слова о подвигах Есфири.

— Подождите, а как я поощрил своего доблестного слугу Мардохея?

— Никак не почтил, государь.

Ещё одно враньё. За свой «подвиг» Мардохей был переведен на службу в царский дворец. Лучшей награды трудно было сыскать. И вот, нате вам — о заслугах царицы забыли, о возвышении Мардохея — тоже.

Артаксеркс задумался. Его размышления прервал стук в дверь.

— Посмотрите, кто там. Вдруг заговорщики с петлёй и кинжалом?

— Нет, государь. Это Аман пришёл поговорить.

— Чего он хочет? Шатается тут по ночам — спать не даёт.

— Он построил на дворцовой площади виселицу и теперь просит, чтобы завтра утречком на ней повесили Мардохея.

— Какого Мардохея? Того, о котором вы мне только что читали? Героя нашего времени?

— Ага.

— Ну-ка, ну-ка. Эй, Аман, скажи-ка, любезный, что полагается сделать с человеком, которого царь решил отметить своими милостями и почестями?

Аман, возможно, был и хорошим человеком, но тупым до безобразия. Ему и в голову не могло придти, что царь собирается чествовать кого-то кроме него самого. Видимо, Аман был заслуженным ветераном. Поэтому его раздумья не длились слишком долго.

— Я так думаю, государь, что этого человека следует одеть в шубу с царского плеча, увенчать его голову царским головным убором, посадить на царского коня и дать ему блеснуть всем этим великолепием перед придворными и простым народом.

— Отлично, Аман. Ты у меня умница. Значится так. Я хочу оказать свою царскую милость Мардохею — за заслуги перед родиной.

— Перед его родиной, государь?