Ветхий завет

Никто не погиб, ничто не пропало. Мало того, они захватили весь вражеский скот и приумножили своё состояние.

Отправились в обратный путь. Пришли к реке. Переправились. Двести больных радостно приветствовали товарищей. Они возбуждённо осматривали трофейный скот и довольно цокали языками.

Остальным бандитам это не понравилось. «На наших овечек рот не разевайте. Забирайте своих жён и детей, а про трофеи забудьте».

Но Давид был другого мнения.

«Надо с ними поделиться. Они ничем не хуже нас, вот только через водные преграды переходить не могут. А в остальном у них всё нормально — две ноги, две руки, голова и два уха. Пусть имеют то же, что и мы». Отправились в Секелаг.

Теперь мы должны быть внимательны. Давид отправил часть добычи своим друзьям — старейшинам Иудеи. Он грабил полтора года южную Иудею, но у него всё ещё есть там друзья. И это происходит в то время, когда филистимляне воюют с Саулом.

Но Саул — не иудей. Он израильтянин. «Филистимляне же воевали с израильтянами». Правда, интересно?

Итак, Иудея и Израиль — «две большие разницы», как говорят в Одессе.

Израильтяне не поклоняются иудейским богам, у них есть свои. Даже в царском дворце стоят идолы. Поэтому иудей Давид не побоялся присоединиться к войне против израильтян.

Филистимляне воевали очень успешно. Они разгромили войско Саула. Сам царь и все три его сына были просто утыканы финикийскими стрелами.

Раненый Саул не хотел попадать в плен. Он попросил своего оруженосца убить себя, но тот не согласился, и царь сам бросился грудью на своё любимое копьё. Оруженосец последовал его примеру.

Филистимляне отрезали царю голову, а тело повесили на крепостной стене. Рядом с ним повесили тела его сыновей. Через три дня жители Иависа Галадского сняли их со стены, отнесли в Иавис и сожгли. А пепел захоронили под дубом.

Иавис Галадский. Тот самый городок, жителей которого вырезали за неучастие в племенных разборках, оставив четыреста девственниц — для насильников из племени Вениамина.

Такова вся библия. Все плохие ребята оказываются хорошими парнями. А деяния положительных героев вызывают тошноту.

«Плохой» Саул сложил голову со своими сыновьями в битве.

«Хороший» Давид торговал своей задницей направо и налево — во всех смыслах, предал всех, кого можно было предать, обманул всех, кого можно было обмануть. И его любил бог!

У такого бога пути действительно неисповедимы.

С политической точки зрения, Давид не сделал ничего из ряда вон выходящего. Он просто захватил власть в большом Израиле, но поскольку иудеев было намного меньше, то попросил помощи у филистимлян. Вот и всё.

Вторая книга царств.

Книга начинается с отборного вранья. Через три дня после гибели Саула в Секелаг прибежал израильский перебежчик. Он рассказал Давиду о смерти царя. Давид не мог поверить в такую удачу — он стал выспрашивать у беглеца о подробностях.

Оказалось, что беглец — амаликитянин. Странно. Давид, который живёт у филистимлян и готов сражаться в их рядах против израильтян, пробавляется грабежом амаликитян.

Амаликитяне же воюют в рядах войска Саула. И вот теперь амаликитянин приходит к Давиду и рассказывает ему о смерти израильского царя.

Его рассказ многого стоит. Оказывается, это именно его Саул попросил о смерти. И амаликитянин убил Саула!

Совсем недавно мы читали об этом нечто иное. Но фантазии продолжаются. Цареубийца снял с трупа монарший венец и прочие побрякушки, чтобы принести Давиду.

Зачем так нескладно врать? Затем, что должна быть обеспечена преемственность власти. Давид — иудей. Язычникам израильтянам факта помазания иудейского пастуха даже целым горшком елея могло показаться недостаточным для престолонаследия.

Давид тут же разодрал свои одежды и начал громко рыдать. Он всхлипывал и хныкал, посыпал голову прахом и катался по земле. Все члены его банды благоговейно смотрели на этот спектакль.

В какой-то момент их предводитель перестал кататься и деловито задал вопрос.

— Чего уставились, горя не видели?

— А чего делать-то?

— Убейте этого бегуна.

— За что убивать, он же корону тебе принёс?

— Что значит «за что»? Он царя убил!

— А-а, понятно.

Бедняге немедля пустили кровь. Давид встал, отряхнулся, подошёл к агонизирующему вестнику и с любопытством заглянул в его тускнеющие глаза.

— Ты сам виноват, паренёк, в своей смерти. Ничего не поделаешь — политика.

Труп ещё не перестал дёргаться в пыли, а Давид уже настроил свои гусли, прочистил горло и затянул песенку. Песенка так себе — про доброго царя Саула и про плохих филистимлян. Одна строчка меня особенно умиляет.

«Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской».

Нечто подобное спел через много веков некто Элтон Джон — на смерть своего друга — кутюрье из Италии.

Жизнь продолжалась. И она налаживалась. Давид собрал всех своих людей и пошёл в иудейский город Хеврон. Жители Хеврона помазали его на царство над всей Иудеей — а ведь это всего два колена.