Ветлужцы

И действительно сказал, собрав своих воев на поляне и произнеся приличествующие этому событию речи. А потом резанул себя по руке ножом и дал стечь каплям крови в чашу с хмельным медом. Овтай как раз присутствовал в этот момент и был сильно удивлен, когда к Ивану подбежал мальчишка, тот самый волчонок, про которого рассказывали разные небылицы у костра. И вмешался в обряд, подставив свою руку под нож полусотника. Точнее, он сначала что-то взахлеб говорил, размазывая рукавом слезы по грязному лицу, но Андяс ничего не понял из его скороговорки и не смог пересказать. А ветлужец взял да и полоснул юнца по кисти, сказав, что так на его родине усыновляют, и что если удмуртские воины хотят с ним самим породниться, то придется им взять его вместе с кровным сыном. До сих пор Овтай без усмешки не может вспоминать округлившиеся глаза будущих братьев полусотника. А уж что было, когда к ним подошел молодой черемис и заявил, что он этого волчонка уже обещал опекать как младшего брата, и протянул под нож свою руку… Лишь один Пельга не растерялся и шагнул следующим.

Иногда Овтаю казалось, что оба эти вопиющих случая были заранее Иваном подстроены — уж такие хитрые у него были в этот момент глаза, — но стоящие рядом вои, перекрывая поднявшийся гул возмущения, подтвердили, что Кокша действительно обещал за вечерним костром опекать спасшего его мальчишку. Да… Вот теперь и ходят несколько удмуртов и один черемис с унылыми лицами, не понимая, как они вчера могли совершить такой обряд. А остальные так же озадаченно смотрят на них. Все, кроме троих.

Сам Овтай просто радовался, надеясь, что сможет наконец-то выдать замуж свою стервозную и шаловливую младшую сестренку, и ее будет кому защитить. Волчонку было просто не до раздумий — он сверкал улыбкой в разные стороны, одаривая всех своим восторгом, и носился на ушкуй и обратно, будто ему в одно место воткнули шило.

А полусотник… Он стоял на палубе и смотрел на прояснившееся первый раз за последние дни небо, щурясь неяркому осеннему солнцу. И был просто счастлив. А когда временами бросал взгляд на своих хмурых ратников, то его физиономия излучала теплое, ничем не замутненное удовольствие.

«Ох ты! Тупая моя голова! Он же как наседка себя ведет! — хлопнул себя по лбу Овтай. — Все-таки подстроил, шельмец такой! Но с кем сговорился? С мальцом, черемисом или… сразу с Пельгой, выставив ему наедине свои условия?!»

Глава 10 Дед Радимир

Коричневые узловатые пальцы стряхнули с ножа на стол хлебные крошки и стали сгребать их в подставленную ладонь, терпеливо выметая из щелей тесаных досок разлетевшиеся крупицы. Наконец морщинистая рука поднялась чуть повыше, поднеся собранное богатство к подслеповатым прищуренным глазам, и скупым, расчетливым движением отправила их в рот.

— Дед Радимир, а дед Радимир! — Вовка кашлянул и с сожалением оторвался от созерцания разбросанных на лавке мелких чугунных квадратиков. Обработка твердого углеродистого металла обычной железной пластиной с грубой односторонней насечкой из крупного зуба, лишь из вежливости называемой в этом времени напильником, шла плохо. Даже заусенцы сбивались с превеликим трудом. Видимо, данный опыт придется признать неудачным и следует перейти на другой, более мягкий металл. Молодой мастер поймал настороженный взгляд старика и вспомнил, что сам позвал его несколько мгновений назад. — Ты чего крошки собираешь, как в голодный год? Хлебушка в достатке… даже на мой хохряк.

— С мое поживешь, чадо, — делано прошамкал тот еще вполне здоровыми зубами, — так еще и не такие привычки у тебя будут…

— А чего боишься? Неурожая? Если наступит такая беда, то опять продадим наши котлы, а на вырученные монеты…

— Добро — не лихо, — прервал его Радимир, — бродит по миру тихо. Коли придет голод, так уж коснется многих, и за котлы свои ты почти ничего не возьмешь. Кому они будут нужны, если в них положить нечего? Мал ты еще, не видал, как люди детей своих продают, дабы самим выжить, а тем надежду дать…

— Какая же это надежда? В рабстве? То есть в холопстве?

— А такая! Не приведи Господь тебе увидеть, как дети от голода умирают, как ложатся они на дороге и снег падает им прямо в открытые глаза! И не тает!

— Ну… да. Прости, дед Радимир. Правда твоя, мал я еще.

— Не вини себя, чадо, это дело поправимое, — тут же успокоился старец и подвинул к Вовке ржаной ломоть. — А уж чего тебе в жизни доведется увидеть, зависит лишь от рожаниц, от той доли, что они тебе назначат.

— Каких рожаниц?