Вьетнамерение

То место, где работали все наши (Южное отделение советско-вьетнамского Тропического центра), называлось «Бонтаммот», примерно так будет «481» по-вьетнамски: номер объекта по улице, названия которой я не помню. Там были вьетнамцы, говорившие по-русски, например дамти Хой («дамти» – искаженное русифицированное «товарищ»), вечный повод для фонетических аберраций, или, еще, например, мадам Нга, которая за глаза называлась, разумеется, «Нога». Хой ездил на работу на японском мотоцикле «Хонда-дрим». Нга – на мотороллере «Чали». Хой иногда катал меня на заднем сиденье по территории объекта – места хватало, полный восторг. Нга запомнилась нетленной фразой, сказанной уже не помню по какому поводу: «Вы все – дурaки, а я – сторона Бе-е-е!!!» Мне настолько нравился ее кривой русский с вьетнамским акцентом, что я непроизвольно передразнивал ее обороты, иногда даже в ее присутствии (тормоза не срабатывали), за что нередко получал по шее, но уже не от нее, а от тех, кто оказывался невольным свидетелем моего позора. После школы я шел пешком из консульства в сторону «Бонтаммота», эти прогулки мне нравились. Ориентироваться в чужом городе, находить новые маршруты… все это волновало и доставляло удовольствие. Приходя на работу и заходя в практически замороженную советским лютым кондиционером комнату, где работали мама, дядя Миша и дядя Андрей, я вдыхал аромат прелых листьев – это был так называемый опад, палая листва огромных шорей и диптерокарпусов, один лист размером с тарелку, и все это сокровище зачем-то хранилось в огромных целлофановых мешках везде, где только умещалось. Зачем хранилось? Ну как, чтобы потом измерять! Что измерять? Совокупный вес, наверное, а также площадь отдельных листьев, и сколько от них отъели товарищи термиты. Зачем? Ну, узнать динамику декомпозиции, утилизации… короче, с какой скоростью и интенсивностью термит жрет листик. А это зачем? Ну, такая наука. Я садился за мамин стол и переводил понемногу с английского статьи о термитах и их сладкой жизни, написанные арабами, индусами, китайцами и прочими братскими народами. Их вражеский научный письменный английский оставлял желать лучшего. Нельзя сказать, что эта переводческая рутина вызывала у меня огромный восторг. Вероятно, таким экзотическим способом мне было предписано отправлять свой конфуцианский сыновний долг. Я приносил пользу и сам практиковался. Язык статей был невкусный, но практика оказалась полезной. Теперь могу выпендриваться, что до сих пор помню все эти бесконечные пронотумы, лабрумы, гуламентумы, клипеусы, постклипеусы и отдельной строкой, конечно, мандибулы.

ШКОЛА

Прекрати учение – не станет забот! Одобрение или осуждение – не все ли равно?

Лао-Цзы. Пер. Г. А. Ткаченко