Вьетнамская жар-птица

– Мы будем с тобой заниматься… Много заниматься! Кто знает, быть может, у тебя большое будущее… Ах, Верочка, как же ты меня порадовала!

Старуха наклонилась и поцеловала внучку в щёку. Это было первое физическое проявление её любви, и девочка сильно смутилась.

Однако ещё большее смущение овладело ею в тот же вечер за ужином, когда Римма Витальевна во всеуслышание объявила:

– А у нашей Верочки талант к пению! И слух, к слову, великолепный.

Отец улыбнулся ей, словно не удивляясь этой новости. А вот мачеху так и перекосило от злости.

– Вторая певица растёт? – язвительно поинтересовалась она.

Свекровь не приняла издёвки, а совершенно спокойно подтвердила:

– Очень даже может быть. Моя порода!

– Ну да, куда уж нам, со свиным-то рылом… – психанула Ольга, намекая на полную бесталанность собственной дочери и отчаянно злясь на Римму Витальевну за то, что поставила старшую внучку в такое дурацкое положение.

– Успокойся, Оля. – Отец примирительным жестом положил руку мачехе на плечо. – У Дины наверняка ещё проявятся способности… к чему-нибудь другому.

Однако настроение у Снежной королевы уже было безнадёжно испорчено.

– Ты хочешь, чтобы Вера ходила в музыкальную школу? – поинтересовался отец, но бабушка лишь покачала головой:

– Это пока ни к чему. Я лично буду давать ей уроки вокала. Мы будем заниматься каждый день. Правда ведь, Верочка?

Девочка лишь смущённо улыбнулась и неопределённо пожала плечами, понимая, что её мнение, по большому счёту, бабку не интересует – она уже все решила. Римма Витальевна не бросала слов на ветер и шла к намеченной цели напролом. Уж если она задумала вылепить из внучки певицу, то непременно сделает это.

Верочка и не подозревала, как страстно бабушка желает превратить её в достойную представительницу рода Громовых. Девочка должна была стать истинной леди, от макушки до пяток, и чем скорее – тем лучше. Именно поэтому старуха была категорически против любых воспоминаний внучки о прежней жизни в коммуналке, и она постаралась сделать всё, чтобы Вера не пересекалась больше ни с кем из бывших знакомых. Верочка очень сильно удивилась бы, узнав о том, что бабушка несколько раз ездила по её старому адресу в Подмосковье – нужно было завершить кое-какую бумажную волокиту. Визиты эти держались от девчонки в строжайшем секрете – иначе она непременно начала бы плакать и проситься тоже поехать, чтобы повидаться с соседями и друзьями… Ни к чему это, полагала старшая Громова. По той же причине она всякий раз недрогнувшей рукой указывала неверный адрес на письмах, которые маленькая Верочка писала своему другу, хулигану Ромке. В том, что мальчишка хулиган, бабка ни секунды не сомневалась – он донимал её постоянными телефонными звонками. Счастье, что ей удавалось сохранять эти звонки в тайне: Верочка ещё не настолько освоилась, чтобы самой подходить к телефону.

Начались нуднейшие занятия вокалом, которые Вера сразу же невзлюбила: ничего скучнее она в жизни не испытывала, а бабушка к тому же была весьма строгим и беспощадным педагогом. Пришлось учить нотную грамоту, делать утомительные вокальные упражнения, а также заниматься речевой и дыхательной гимнастикой. Более всего ненавистна была девочке распевка – она чувствовала себя полной идиоткой, бесконечно выпевая то бессмысленный набор звуков («да-дэ-ди-до-ду»), то не менее глупые фразы («вот иду я вверх, вот иду я вниз»). К тому же отныне Верочке запрещалось грызть семечки и орехи, а также пить газировку. Существенно ограничила бабушка также употребление мороженого, шоколада и мандаринов с апельсинами – они позволялись внучке редко-редко, лишь по праздникам. В свободное от занятий время Римма Витальевна старалась музыкально развить девочку – и вместо любимых детских пластинок отныне в доме звучала классика, а также всевозможные оперные арии, от которых у Веры сводило скулы. Она изнемогала от скуки, но, боясь расстроить и разочаровать бабушку, старательно делала заинтересованное лицо.

Спустя несколько месяцев, когда девочка уже вполне освоилась в новой семье и получила разрешение гулять во дворе самостоятельно, она выменяла у старшего сына дворничихи свою жар-птицу.

Двенадцатилетний Фархад, не по годам серьёзный, чумазый, черноглазый и вихрастый, славился среди дворовой ребятни тем, что был постоянно голоден. Если кто-то из детворы выходил из дома с едой, Фархад коршуном кидался в сторону жертвы, торжествующе вопя:

– Сорок восемь – половину просим!..

По негласному закону двора после этой присказки невозможно было не поделиться угощением с другим. Поэтому, даже не видя Фархада поблизости, дети, выходя на улицу с каким-нибудь лакомством, предпочитали заблаговременно выкрикнуть:

– Сорок один – ем один!