Вьетнамская жар-птица

Один прилавок сменялся другим. Вера чувствовала себя, как в музее: столько всего здесь было интересного! Мясные ряды – парная телятина и свинина, копчёная грудинка, сало… Молочные ряды – творог, огромные влажные головы сыра, сливки, сметана, масло… Овощные ряды – табличка «Не массажировать» на свежих помидорах… Она с огромным удовольствием прислушивалась к диалогам между продавцами и покупателями (многие из них годы спустя ей доводилось читать в Интернете как анекдоты, и если бы Вера не слышала их собственными ушами, то никогда не поверила бы, что все эти шутки – реальны).

– Да что ж у вас яблоки такие страшные?! – возмущалась сухопарая долговязая мадам.

– Женщина, вашу внешность тоже есть куда критиковать, но я таки молчу! – торжествующе выпаливала продавщица.

Впрочем, среди одесского говора Вера и сама чувствовала себя, как рыба в воде. Фразочки неугомонной соседки Таньки волшебным образом всплывали в памяти, и Вера, незаметно для самой себя, начала говорить «нате вам», «таки да», «режик» вместо «ножик», а также фирменное Танькино выражение «шо-то я не пОняла» с ударением на «о». Врождённый музыкальный слух позволял ей правильно интонировать, и отец только покатывался со смеху, когда дочка изображала перед ним коренную одесситку.

К слову, о Таньке: в конце концов, та встретила своего «пристойниго чоловика» и укатила с ним в Израиль. Что интересно: из всех своих бывших соседей она писала письма только старой деве Варваре, с которой прежде безостановочно скандалила. А теперь же каждое своё послание Танька начинала нежными словами: «Душа моя…» В общем, можно сказать, что женская судьба у Таньки удалась: она ещё успела родить супругу сына, а тот, много лет спустя, эмигрировал в Америку и женился на местной даме. Внуков своих энергичная одесситка видела лишь по фотографиям да видеозвонкам. Скайп ей, кстати, очень понравился: «Посмотрите, шо за вещь! – восторженно говорила она. – Вроде бы у нас дома гости, а кормить их не надо».

Впрочем, знаменитый одесский юмор можно было услышать не только на Привозе. Гуляя по Дерибасовской, садясь в трамвай, спускаясь по Потёмкинской лестнице к морвокзалу, отец с дочерью продолжали внимать перлам, которые раздавались со всех сторон.

– Передайте на билет кондуктору, пожалуйста!

– Ай, не морочьте мне мозги! Зачем кондуктору билет? Он же едет совершенно бесплатно!

Или разговор двух кумушек, степенно прогуливающихся под ручку по Городскому саду:

– Шо слышно, говорят, Софочку взяли замуж?

– Вы знаете, таки да! Но только между нами – ну шо там вже осталось брать?!

Папа привёл Верочку к Оперному театру – зданию невероятной красоты.

– Здесь, на этой сцене, неоднократно пела твоя бабушка, – сообщил он с гордостью.

Вера, поёжившись, вспомнила, что совсем не занималась вокалом со времени приезда в Одессу, и дала себе слово наверстать упущенное в оставшиеся дни.

Налюбовавшись дивной архитектурой театра, отец с дочерью направились к Потёмкинской лестнице.

– Это уникальное сооружение, – сказал отец, – вот посмотри: если глядеть сверху вниз, лестница не сужается, вопреки законам оптики.

С верхних ступеней открывалась прекрасная панорама Одесского залива, гавани и порта. Громов с Верой спустились к морвокзалу.

– Ну что? Хочешь прокатиться на кораблике? – подмигнув, спросил отец.

Верочка, конечно же, очень хотела, но, непонятно почему, вдруг ответила:

– Надо будет всем вместе сюда прийти и покататься. С Диной и Снеж… с тётей Олей.

Отец виновато заморгал и спохватился:

– Да, ты права… Им, наверное, тоже хотелось бы поразвлечься.

До этого ему не приходило в голову, что жена и старшая дочь могут чувствовать себя в чём-то ущемлёнными. Однако Верочка каким-то невероятно сильным, не детским, но женским чутьём догадалась, что атмосфера накаляется, и что долго терпеть эту идиллию «папа + новая дочка» мачеха не станет.

Они возвращались в санаторий обычно часам к пяти-шести вечера. Громова с Диной в это время как раз уходили с пляжа – клонящееся к закату солнце мачеха уже не находила опасным и позволяла себе и дочери немного поплавать в море. Встречались все члены семьи в номере, скупо обменивались новостями, случившимися за день, переодевались и шли на ужин (фрукты, булочка или пирожок, какая-нибудь курица, стакан кефира и реже – сока).