Вьетнамцы. Рассказ из сборника «Маршал хочет сена»

Представления о социально-бытовых нормах тоже отличались. Неформальным лидером диаспоры считался студент по имени Чунг, ему под конец учёбы стукнуло лет тридцать, а, может, и сорок — возраст вьетнамцев мы не всегда определяли успешно. Он был женат, семья осталась во Вьетнаме, что позволяло ему, как альфа-самцу стаи, регулярно менять подружек. Про него ходили самые загадочные слухи и сплетни: что он спал в своём закутке, отгороженном занавеской, сразу с двумя соотечественницами или, что на Родине он работал чуть ли не министром транспорта. Мы недоумевали, зачем высокопоставленного транспортного чиновника посылать учиться на исторический факультет? Но вскоре последняя легенда рассыпалась в пух и прах. Точнее, Чунг сам растоптал её обеими ногами. Съездив после третьего курса домой, по возвращении он объявил, что у него родился сын. Когда удивлённые советские товарищи по комнате у него спросили, как такое могло произойти после стольких лет разлуки с женой, Чунг важно поднял вверх указательный палец правой руки и заявил: «Это от начальника станции!» Не знаю, что там имело место на самом деле, но слухи постоянно окутывали коренастую фигуру лидера вьетнамского землячества.

Если Чунг был видом суров и внушал уважение, несмотря на экзотический вариант суррогатного отцовства, то большинство его соотечественников были простыми и улыбчивыми, добрыми людьми. Можно сказать, щедрыми. В меру своего понимания мира, конечно. Я однажды, желая польстить своему товарищу по комнате, перефразировал слова известной в то время песни, звучавшую в оригинале так:

— Вьетнам — Хо Ши Мин.

Я переделал по полному имени моего «сокамерника»:

— Вьетнам — Лыу Ван Ан.

Звучало красиво. Мне кажется, даже лучше, чем авторская версия. В ответ услышал:

— Иван — Пасков (имелся в виду мой родной город Псков).

Я слегка обиделся:

— Ан, я тебе весь Вьетнам, а ты мне только Псков, Ну, хоть бы Ленинград добавил!

Ан в ответ как всегда весело улыбнулся. При улыбке губы его широко раздвигались во все стороны, обнажая блеск здоровой цвета белого жемчуга челюсти. Ан любил чистить зубы, при этом он ещё и как-то смешно фыркал. Обижаться всерьёз на него не получалось.

Мой приятель у себя на Родине тоже был важным человеком. И это уже не слух, он мне сам рассказывал, как в девятнадцать лет его избрали председателем колхоза. До этого руководителем хозяйства работал его дядя, но здоровье стало подводить, и он оставил должность. Дальше в описании Ана дело выглядело примерно так: собрались мужики (он именно так выразился — мужики), потолковали, покумекали и выбрали Ана, как родственника старого председателя по мужской линии. Почему не отца семейства Лыу я спросить тогда не удосужился, а жаль, может, это какая-нибудь сложная система местозамещения, типа лествичного восхождения у древнерусских князей — Рюриковичи, как и граждане Вьетнама, размножались очень хорошо.

В итоге, благодаря общению с вьетнамцами мы узнавали много нового и интересного, правда, для этого нужно было сначала их понять. Гораздо легче складывалась жизнь и учёба в Советском Союзе у вьетнамских граждан, отправившихся штурмовать точные науки. Всё-таки сухой язык цифр почти полностью снимает языковой барьер, а усидчивости им было не занимать. Ребята-математики из Минска, с которыми мы пересеклись в якутском стройотряде, рассказывали, что их вьетнамцы — самые лучшие студенты. Тогда мы удивлялись, вспоминая своих, теперь мне всё понятно: в наше время китайцы и индийцы занимают достойное место в когорте преподавателей североамериканских ВУЗов. Так что мешало вьетнамцам потеснить наших соотечественников в Минском университете?

Не все студенты из Социалистической Республики Вьетнам блистали в учёбе, но все они или почти все были неприхотливыми в быту. Вот уж кому скученность в нашем общежитии не мешала, так это им. Иногда, вопреки строгим правилам, заведённым для студентов скучными блюстителями морали из ректората, они устраивали вечеринки диаспоры. На следующее утро из одной кровати могли торчать в разные стороны ноги трёх-четырёх миниатюрных вьетнамок. Про более корпулентных парней такого не припомнить, но вдвоём они тоже спокойно помещались на стандартных советских койко-местах. Для того, чтобы заснуть, моему приятелю Ану достаточно было лечь в свою постель. И ничто: ни яркий электрический свет, ни наша вечерняя болтовня под чаёк, прерываемая звоном упавшей крышки алюминиевого чайника (металл о металл), ничто не могло помешать ему пребывать в том сладком состоянии, которое мы старались оттянуть до самого позднего часа.