Веточка из каменного сада

Игорь вывалился из кабины, как мешок. Ноги не держат, руки как не свои. Все же он жадно впитывал окружающие виды: палатки с приподнятыми краями. Стенд с рукописным объявлением, гласящим: «Занятия для новичков с 20 ч. 30 минут. 1) Методика полевых исследований. 2) Как работать заступом (с показом)».

Рядом с объявлением на стенде висела сатирическая стенгазета «Пустынная колючка». Открывала ее броская шапка «Копай глубже!». На одной из карикатур по смоляной, непроходимой шевелюре узнавался Галустян: он сидел верхом на паровозе, волокущем гирлянду платформ. На платформах, разрезанный на бочкообразные куски, лежал Хивинский минарет. На другом рисунке из узкогорлого сосуда вылетал джин в чалме, с лицом ассистента кафедры Терновского. У рта джина клубились слова: «Учет, порядок, скрупулезность!» Далее гражданин в брезентовой робе, отдаленно напоминавший Сидорчука, провозглашал: «Добросовестно перелопатим пустыню!»

— С прибытием, товарищи! — Звучный, уверенный голос Янецкого, его летящие шаги…

Оказывается, если очень требуется, даже и после шалманов можно принять бравый вид, рявкнуть почти по-солдатски: «Здравствуйте, Андрей Януарьевич!» и услышать с блаженным сердцем: «С приездом, коллега!»

Дела забурлили. Сидорчук командовал разгрузкой, вкусно произнося звук «ч»: «Раскопошчный инструмент! Упаковошчный материал! Яшчики!» Рабочие, блестя потными спинами, тащили ящики, катали тридцатилитровые фляги. Возле склада выросли курганы всевозможной тары. «Вот бы где покопать!» — подмигнул Самсонов…

Набежали свои, друзья. Хотам, обросший узенькой бородкой, был похож на шаха с иранской миниатюры. Галустян, с головы до ног в пыли, обнимая Игоря и пачкая его, пропел: «Я здешний ме-ельник!» Вилька, сверкая взглядом из-под кавказской шляпы с мохрами, шепнул таинственно: «Просись в мой раскоп! Мне фартит — лезет крупный сосуд…» Набежали девушки, тормошили, расхватывали письма, требовали новостей, наперебой трещали…

Игорь, счастливо закруженный, только голову успевал поворачивать.

Ребята! Палаточное житье! А завтра… «До свиданья! Я пошел в глубь веков…»

Вилька предполагал, а располагал здесь академик Янецкий. Игорю было сказано: «Для начала поучишься у Алексеевой. Очень хорошие руки».

Он даже не сразу сообразил, что это — Маринка, из их же группы. До сих пор не удосужился к ней приглядеться. Ну, худенькая, лучинка в платье. Королева веснушек. Тем лучше — не будем отвлекаться от дела.

…Она шагала по барханам, поросшим то зеленовато-серебристой, то иссера-табачной, то желтой, как латунь, травой. Так легко шагала, что не вспугивала кузнечиков — у Игоря они то и дело взрывались из-под ног, рассыпались, серенькие, сливались с серым песком…

— Саксаул! — показала Марина.

Игорь с уважением осмотрел прославленного пустынножителя, заметив:

— Верблюд растительного мира…

Словцо было понято, оценено, Игорь приободрился, почувствовал себя остроумным и ловким.

— Вот мы и у себя! — сказала Марина.

С правой стороны — устремлялась кверху трехбашенная громада глиняного дворца. Слева — ровно, просторно раскидывалась пестропятнистая пустыня. Прямо перед носом — оплывшие валы крепости, у подножия их торчали вбитые в грунт колышки, белел трассировочный шнур, разбивающий площадку на квадраты. И вдруг — он едва не втоптал в пыль что-то зелененькое.

— Бирюза! — схватил задрожавшей рукой.

— Монета, — сказала Марина. — Бронзовая, позеленела. Где твой дневник? Укажи номер квадрата, расстояние от его границ, глубину, с которой взят подъемный материал. Нанеси на план…

И так — из-за каждой находочки? Игорь вздохнул — набрал в грудь побольше терпения.

— Раскоп, — сказала Марина.

Оригинальная девушка; изъясняется не фразами, а словами.

На дне ямы — метрах в полутора — виднелись особенные, квадратные, не нашего времени, кирпичи, уложенные рукой человека пять столетий назад. Игорь постоял, вдыхая запах прошлого. Пахло пылью.

Марина разговорилась, — в повелительном наклонении:

— Ножом, потихоньку, чиркай по глине! Срежь немного — смети кисточкой! Обозначь контур одного кирпича, потом — второго…

Он начал ковырять ножом. Закаменелый лёсс поддавался плохо. Приноровился, стоять всего удобней оказалось на коленях. Чирк, чирк снят миллиметр глины. Колени заболели. Чирк, чирк. А не лучше ли на корточках? Определенно лучше. И куда это карабкается солнце? Укорачивается тень, пятки уже поджариваются. Вот что надо: лечь на бок и уместиться в узкой полосе тени. Чирк, чирк. Подметаем. Чирк, чирк. Подмели…

К полудню по краю неба нагромоздились целые перины ватных, душных облаков: зной приобрел особую весомость и наполненность. Средневековые кирпичи там, где ковырял Игорь, не показывались, их как черт украл. Налетал шкодливый ветерок — то дунет пылью в глаза, то снова засыплет только что расчищенное место. Чирк, чирк.

Марина словно живет в своем, личном климате. От жары у нее только чуть-чуть посмуглели щеки. Запекшиеся губы горят, как лепестки герани. Она уже расчистила контуры трех кирпичей…