Ветреное сердце Femme Fatale

Амалия слушала его и размышляла. История, рассказанная Севастьяновым, начала ее занимать. С одной стороны, положительный, несомненно неплохой, но скучный уже самой своей положительностью человек; с другой – красавица, бывшая артистка, бывшая содержанка, истинная femme fatale[19]; с третьей – какой-то гусар Домбровский, наверняка отчаянный молодец и еще более наверняка – прохвост, каких поискать; с четвертой – несуразные письма…

Да, вот письма, пожалуй, были интересней всего. Особенно второе.

– Скажите мне, только откровенно, – попросил Севастьянов. – У меня есть шанс, хотя бы один из тысячи, что я найду ее?

Амалия придерживалась того мнения, что Натали они, конечно, найдут, но только Степану Александровичу от этого вряд ли станет легче.

– Я думаю, – вывернулась она, – что если мы отыщем того гусара, то отыщем и Натали. Кстати, я хотела бы спросить у вас… Домбровский – польская фамилия, довольно распространенная, что не облегчит нам поиски, тем более что мы даже не знаем, из какого именно он полка. Вы ничего, кроме фамилии, о нем не помните?

Севастьянов задумался и наконец сказал, что имя гусара Натали при нем не называла.

– А сколько ему лет? Хотя бы приблизительно, – настаивала Амалия. – Вы ведь упоминали, что видели его.

Тут Степан Александрович подскочил на месте и объявил, что да, конечно, Домбровскому на вид примерно столько же, сколько и ему, то есть сейчас должно быть что-то около тридцати, максимум – тридцать с небольшим. Амалия записала данные на своем листке.

– Замечательно… Завтра я пошлю Дмитрия на телеграф, и, думаю, через несколько дней мы получим ответ.

– Благодарю вас, – искренне сказал Севастьянов.

Потом они сидели и пили чай, и Мышка, которая услышала шорох за обоями, внезапно поднялась с места и ускользнула куда-то. Вошла Лиза, принесла еще один чайник, справилась, не нужно ли чего-нибудь, и исчезла. Сумерки столпились в саду и заглядывали в окна, словно им было завидно, что там горит огонь в камине и на полу лежит старый, тонкого рисунка, ковер, а на ковре покоятся дамские ножки в золотистых туфельках с большими бантами. Амалия смотрела на банты и думала о женщине, привыкшей к расточительности и блеску, женщине, которой стало скучно и тесно в пыльном уездном городе, настолько тесно, что она согласилась бежать из дома с первым встречным.

– Домбровский был на том вечере? – внезапно спросила она.

Севастьянов вздрогнул.

– Нет, – ответил он.

Ну конечно же, нет… он ждал в роще неподалеку, с коляской наготове. Прелестница сбегает по ступеням, бежит через сад в рощу, садится в коляску… она запыхалась, она смеется… бросает рядом с собой заветную сумочку, или мешочек, или сверток с самыми дорогими вещами, которые она предусмотрительно захватила с собой из дома…

– Мне бы хотелось знать, какие именно вещи она с собой взяла, – проговорила Амалия. – Я имею в виду, когда бежала с тем гусаром.

Степан Александрович удивленно посмотрел на нее.

– Натали ничего с собой не взяла.

Хм, что-то новенькое… Но Амалия и виду не подала, как много значит на самом деле этот пустячок.

– Я имею в виду кольца, брошки и тому подобные вещи, – настаивала она. – То, что легко взять с собой и можно продать. Так что она забрала из дома?

– Ничего, я же говорю вам, – упрямо повторил Севастьянов. – Она бежала в том же, в чем и была, и ни копейки не взяла.

Под комодом послышалось царапанье и приглушенный писк. Через несколько секунд серая кошка выбралась наружу, неся в зубах убиенную мышь, и гордо положила свою добычу к ногам Степана Александровича.

Итак, Натали, содержанка, чьи прихоти довели до Сибири почтенного человека, оказалась настолько бескорыстной, что ничего не взяла из дома своего мужа. Сказать, что данное обстоятельство не понравилось Амалии, значит ничего не сказать.

– Простите, – проговорила она сухо, едва скрывая раздражение, – но так не бывает. Она просто обязана была что-то взять с собой… хотя бы подарки, которые ей дарил ее сибирский друг.

На скулах Севастьянова проступили алые пятна. По правде сказать, в то мгновение он вообще жалел, что поделился своими проблемами с баронессой Корф.

– Уверяю вас, я проверял все после ее исчезновения, – уже сердито сказал он. – В том-то и дело, что Натали ушла безо всего. И потом, нельзя же всех мерить на один аршин… Вот у доктора Никандрова тоже жена бежала и тоже ничего с собой не взяла.

Был ли это оптический обман или глаза Амалии в отблесках каминного огня ярко вспыхнули?

– Вот как? Значит, у доктора та же беда?

– Да, – подтвердил Севастьянов. – Мы разговаривали с ним на почте, как раз незадолго до того, как вы появились… и он все мне рассказал.

Серая кошка на полу сердито шевельнула кончиком хвоста. Ну почему, почему хозяин ее не погладит за то, как она постаралась? Почему он разговаривает с женщиной вместо того, чтобы сказать ей, Мышке, какая она молодец?