Ветрогон

Меня поразило, насколько по-другому он держал себя с Мариной — совсем не так, как со мной. Когда он шил для меня плащ, то все время бурчал, дергал меня то за руку, то за плечо — мол, не так стоишь, не сутулься, голову поверни, да не туда, ну что ты за бестолочь. А с Мариной он обращался будто с фарфоровой, ни единого резкого слова, ни единого ненужного прикосновения! Понятно, что ситуация куда более деликатная — все-таки девочка-подросток, портной-мужчина, нужен максимум профессионализма… Меня, скорее, поразило, что этот профессионализм у отца все-таки был. Тем более, я наконец-то привел к нему девочку-волшебницу, сбылась мечта идиота…

— Все, — отец свернул сантиметр и убрал блокнот. — Завтра после обеда можете подходить. Часа… В четыре, я думаю, — он бросил взгляд на часы. — Но сейчас-то вы разве будете ходить по улице в этих обносках?

— Да нет, — удивилась Марина, — зайду в магазин, подберу что-нибудь.

«Где подберет? — подумал я. — Восемь вечера же, все закрыто!»

Потом до меня дошло, что Марина из Каликии, этот город куда больше. Там, наверное, есть магазины, которые и до девяти, и до десяти торгуют — чтобы было удобно тем, кто поздно выходит с работы. Ей и невдомек, что у нас в Челюстях такого нет. Или она собралась опять на электричку прыгать?

— Зачем что-нибудь⁈ — отец среагировал совершенно на другое ключевое слово. — У меня совершенно случайно есть платье, прямо словно бы для вас! Может быть, пару вытачек, я имел в виду чуть менее стройную девочку… Примите в подарок, прошу!

Снова своим прекрасным сценическим жестом отец отдернул вторую шторку, за которой оказались манекены с девичьими платьицами. Судя по их броскости и не слишком большой практичности, а также по тому, что с каждым в комплекте шли шорты — где-то короткие, где-то до колена, в зависимости от фасона платья — предназначались они для девочек-волшебниц.

— Вот, — сказал он с гордостью. — Я думаю, это, темно-синее, как раз для вас!

И указал на манекен, где красовалось платье чуть скромнее прочих — в смысле, менее пышное и броское, а не более закрытое — в спортивном стиле, с разрезанной на боку скошенной юбкой поверх облегающих капри до колена. Верх платья, такой же минималистичный, был украшен белыми кружевами в треугольном вырезе и рукавами-крылышками. «Дополнял ансамбль», как принято говорить, белый кожаный ремень, охватывающий талию и дополнительным витком свисающий на бедра.

— Сюда можно прицепить компактный предмет-компаньон, — отец показал на ремень. — Видите, я предусмотрел карабин в цвет! Или фляжку с чем-нибудь.

Мне показалось, или у Марины вспыхнули глаза?

Ну еще бы, все-таки девчонка, а два года носила одно и то же, не переодеваясь! Хотя нет, она переодевалась на каникулы, сама же сказала.

— Но… Это как-то неловко, — начала она. — Я и так вас напрягла…

— Никакой неловкости! — воскликнул отец.

Одновременно со мной, потому что я тоже сказал:

— Ничего-ничего, бери, не стесняйся.

А потом добавил:

— В этом городе все уже закрыто, а когда доедешь до Каликии, закроется и там.

Отец словно бы вспомнил о том, что я тоже нахожусь в комнате, и поглядел на меня.

— Кир… — он сглотнул. — А для тебя у меня тоже кое-что есть! Ты же не хочешь ходить как оборванец, верно?

Он торопливо, уже без всякого сценического лоска, засеменил к третьей шторке — слава богу, последней в его ателье — и отдернул ее как-то скомканно, торопливо, едва наполовину.

Там тоже стояло несколько портновских манекенов, все одетые в плащи. Плюс-минус такие же, как у меня, покрой отличался минимально. И цвета разные: от серого до темно-синего и темно-красного. На каждом манекене висел также шарф, либо белый, либо контрастного цвета. Плюс еще остальная одежда: свитер, штаны… Штаны, кстати, отец додумался сделать похожими на армейские или походные туристические, не костюмные, но при этом как-то неуловимо поменять фасон, чтобы они куда лучше сочетались с плащом. В целом каждый из этих комплектов выглядел почти как тот, что я носил последние месяцы, но куда более стильно! Хотя мне казалось, что я и так весьма круто прикинут. Ну, насколько вообще возможно для тощего шкета. При этом четко сформулировать разницу я не мог: видимо, дьявол крылся в деталях.

Сколько их тут было, четыре или пять? Я сам отодвинул занавеску на весь оставшийся путь и насчитал шесть комплектов.

— Вот, — сказал отец сдавленным голосом. — Я… В общем, приготовил. На случай, если ты… Залетишь как-нибудь.

— Ага, — я кивнул.

Почему-то горло у меня тоже сдавило.

Блин, ведь я терпеть не могу этого урода! Какого черта он вдруг начал демонстрировать остатки совести и отцовских чувств?

Марина переводила взгляд с меня на отца и вдруг сказала:

— Кир, если ты не против, я бы взяла платье. А если против, не буду.

С чего она взяла, что я буду против? И вообще, при чем тут мое мнение?

— Я же тебя сам сюда привел, — буркнул я. — Как я могу быть против?

— А… Ты? — спросил отец.

И я сразу понял, о чем он спрашивает.

— Темно-синий плащ с белым шарфом, — решил я.