Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века

Береговая ротонда

Фотография Александра Шитова

Ротонда в глубине Александровского сада

Фотография Александра Шитова

На Ветроуме

Фотография Алексея Леонтьева

Начало Раздерихинского оврага и каменная часовня, выстроенная во второй половине XIX века вместо обветшавшей деревянной Старинная фотография

Раздерихинская часовня, воссозданная в 1 999 году взамен разрушенной в 1925-м Фотография Марины Маргарян

Раздерихинский овраг и вид на ротонду в Александровском саду. Слева – мост самоубийц

Фотография Людмилы Останиной

Мост самоубийц

Фотография Людмилы Останиной

Приглашение присесть. Тюрьма

Фотография автора

Конструкция для свадебных замочков

Фотография автора

Глава 1 Лев Кошкин и «суеверная тетрадка»

Божественная или колдовская? Судить по совести. Заговоры из тетрадки. Реально ли колдовство? Кровавый зуб

В 1781 году в окружном (то есть уездном) городке Вятского наместничества Яранске жил 19-летний молодец. Он носил звучное имя Лев и обычную для Вятки фамилию Кошкин. Был грамотен, служил «пищиком» (писцом) в яранском казначействе. И вот случилось страшное: у него обнаружились «суеверные» записи! Парня застукали прямо на рабочем месте.

Божественная или колдовская?

Яранская нижняя расправа начала расследование («расправами» назывались учреждённые в 1775 году судебные органы). А затем дело направили в более высокую инстанцию – в Вятскую верхнюю расправу. Тогда оно же было озаглавлено: «Дело по репорту из Яранской нижней расправы при чем прислана суеверная книшка…». Сейчас оно хранится в Центральном государственном архиве Кировской области (ЦГАКО)[1].

Кошкин допрашивался неоднократно. Он менял свои показания. Очевидно, Кошкин быстренько уразумел: ситуация была для него опасной. «Неболшая писмянная книшка»[2] оказалась серьёзной уликой. Характерны его слова: «Как увидел, что небожественная…»[3] Должно быть, это значит: сперва-то я думал – «божественная», «молитвенная», а оказалось – «волшебная», колдовская.

На протяжении большей части XVIII века всевозможные «суеверия» преследовались и строго наказывались. Выявлением таковых занималось тогдашнее немилосердное государство, а церковные власти были у него на подхвате. В правление Екатерины II отношение к суевериям начинает смягчаться. Просвещённая императрица была уверена, что колдовство – это всего лишь обман, коим хитрецы невежественных людей дурачат. Плохо, что невежд так много, потому следует пресекать толки о ведьмах и колдунах, о порче и прочих глупых нелепостях. Ведь такое могло вести к народным возмущениям.

В общем, незадолго до того народная магия сурово каралась, и Кошкину было чего бояться, когда его заметили с «суеверной книжкой». Да и яранские чиновники сообразили, что нельзя просто так отпустить своего молодого коллегу, только лишь пальчиком ему погрозив.

Поначалу Кошкин признавался, что «книжку» взял от 17-летнего «купецкого сына» Василия Попова. А тот, дескать, нашёл её на мосту через реку Ярань. Потом Кошкин начал утверждать, будто на самом деле получил её под заклад пяти копеек у Ильи, сына священника Знаменской церкви города Яранска. Затем вернулся к прежним показаниям: мол, Илью оговорил из-за ссоры с ним, а «книжка» найдена на мосту[4].

Под заклад – значит, взял на время. То есть она чужая, Кошкину не принадлежит. Так или иначе, но попович Илья в этой истории мелькнул – и исчез.

А Василия, купеческого сына, допросили. Он показал, что, действительно, дал Кошкину крамольные записи, чтобы тот, умелый переписчик, их скопировал: «…Для списания копии которую де книшку по листам означеннои своеи рукою написал песню»[5]. «Означенный» – Кошкин. Это тёмное место в документе, видимо, надо понимать так: Попов заявлял, что какая-то особо крамольная «песня» вписана в «книжку» рукою Кошкина. Попову нужно было отвести подозрения от себя. И вообще сам он, дескать, неграмотный (или, допустим, малограмотный). Кстати, даже если так, сейчас мы знаем:

неграмотные люди в те времена тоже заказывали для себя копию заговорного текста, чтобы использовать такую запись как своего рода талисман[6].