Ветры, ангелы и люди

Чуть было не ответил честно: «Не знаю. Но очень на это надеюсь». Но конечно, вовремя прикусил язык и твердо сказал: «Да».

Потому что если не прийти сюда завтра, если оставить Таньку одну в новогоднюю ночь, вообще непонятно, зачем нужна вся эта затея. Нет. Не может такого быть.

Конечно, пришел. Причем заранее, часов в восемь. Не нарочно, но очень обрадовался, что так получилось. Теперь Таньке не придется весь вечер беспокоиться и гадать. Очень все-таки трудно, когда не можешь просто взять и позвонить.

А кстати, интересно, почему она до сих пор не спросила номер моего телефона? Ну не по рассеянности же, в самом деле. Или ждет, пока я сам скажу? Или?..

Да ну, нет. Какая ерунда.

И решительно нажал кнопку звонка.

Сидели прямо на полу, вернее, на вытертом ковре в гостиной, освещенной бледно-голубыми шарами и яркой аквариумной лампой, пили горячий яблочный сидр с гвоздикой и медом, смотрели, как скользят по стенам гигантские прозрачные тени рыб. Специально выключили не только телевизор и радио, но и компьютер, чтобы не следить за временем, растянуть наступление Нового года на несколько часов, а то и до самого утра, пока хватит сил. Но все равно, конечно, не смогли пропустить полночь: даже тихая, вечно безлюдная улица Бармалеева взорвалась в этот момент восторженными воплями и треском фейерверков. И тогда Танька сказала:

– Все-таки ужасно здорово, что ты не китайский злой дух. А то бы они сейчас тебя распугали. Фейерверки затем, оказывается, и придумали – злых духов пугать.

Согласился:

– Я совершенно точно не злой. И определенно не китайский. И не…

– Ты не отражаешься в зеркалах, – сказала Танька. – И даже в оконных стеклах. Я давно заметила. На третий, кажется, вечер. Ничего не говори, не надо. Не сейчас.

Ладно. Не сейчас так не сейчас. Честно молчал несколько минут. Но потом все-таки сказал:

– Может и хорошо, что ты заметила. По крайней мере не придется врать, будто у меня внезапная командировка – прямо завтра, с утра. Тем более, я так и не придумал, чей телефон тебе оставить вместо своего, если спросишь. Разве что Лехин? А кстати, да, отличная идея. Но она только сейчас пришла мне в голову.

– Я потому и призналась – чтобы тебе выкручиваться не пришлось, – кивнула Танька. – Ни о чем тебя не собираюсь расспрашивать. Спасибо, что пришел. Из-за этого смысл сразу опять появился – вообще во всем. И теперь никуда не денется, чтобы ни случилось. Такая неотменяемая штука этот твой смысл. На вечные времена.

После того как Танька уснула, еще долго сидел в гостиной. Думал: «И я сам, получается, тоже неотменяемая штука. И тоже на вечные времена, как бы это ни выглядело со стороны».

Закрывая за собой дверь Танькиной квартиры, был совершенно спокоен. И счастлив – как, пожалуй, никогда прежде.

Отличный улов.

* * *

– Ничего не говори, – просит Танька. – Я знаю, что Бобка умер еще в ноябре, мне Леха рассказал. Объявился первого января вечером – приехал, оказывается, своих навестить и узнал от них, что я тоже в городе. Сонька, кажется, кому-то из его сестер сказала. Или не Сонька? Ай, не важно. Кто бы это ни сделал, всяко молодец. Такой отличный вышел сюрприз! Сидели до утра, болтали обо всем на свете. Но в основном, конечно, о Бобке. Леха, оказывается, с ним очень сдружился в последние годы. И его отъезд в отличие от моего ничего не изменил. В скайпе чуть ли не каждый вечер болтали, в гости ездили. Так что пришлось мне Леху утешать. Это оказалось совсем нетрудно и даже немного смешно – при свете новогодних фонариков, которые Бобка мне буквально позавчера принес и самолично развесил под самым потолком. Что, честно говоря, камня на камне не оставляет от стройной и внятной теории о регулярных галлюцинациях на почве тяжелого обострения достоевского Петербурга в моем организме. Я бы просто не дотянулась, даже со стремянки. Во мне росту всего метр пятьдесят шесть. А Бобка – метр девяносто. И не надо поправлять меня: «был». Ничего не говори.

Каждый хотел бы так

Стелла идет по Калле Арко, по улице Арок, Смычка, Короткого Промежутка Времени, или Дуги; нет, лучше так: по улице Натянутого Лука идет она сейчас, звонко цокая невидимыми каблучками. Невидимыми – потому что какой же дурак, вернее, какая же дура отправится бродить по Венеции в босоножках на каблуках. Стелла предусмотрительна, на ногах ее нынче удобные кеды, они отлично сочетаются с новым шелковым платьем в мелкий горох, идеальная обувь для долгой прогулки, но походка у Стеллы все равно остается такой, словно она цокает невидимыми каблучками. Это, кажется, просто от счастья, дополнительный способ хоть как-то выразить эмоции, некоторые в подобных случаях размахивают руками или просто улыбаются до ушей, а у Стеллы появляются невидимые каблучки, не слишком высокие, зато очень звонкие, подбитые солнечной медью, высекающей из камней искры, почти настоящие звезды, просто недолговечные – как, впрочем, и люди, и города, как вообще все.