Ветры, ангелы и люди

– Знаете, что удивительно? – сказал Дитрих. – До сегодняшнего дня я казался себе совершенно счастливым человеком. У меня было прекрасное детство, а потом отличная развеселая юность, множество захватывающих приключений и экспериментов, причем ни одного фатального – повезло! Даже выучиться как-то успел в перерывах между попытками перепробовать, чем еще может удивить меня жизнь. Когда я остановился, вот в чем вопрос? И почему так поступил? Надоело? Устал? Просто заработался? Скорее всего так. Работа у меня, кстати, отличная, я же синхронный переводчик, в нашем деле особо не заскучаешь. Честно говоря, мне до сих пор так и не надоело. Наоборот, чем дальше, тем больше смысла в ней нахожу. И дело, конечно, уже давно не в карьере. И даже не в деньгах, на приличную пенсию я уже заработал. И еще у меня хорошая – по-настоящему, а не потому что так принято говорить – семья. Два сына, оба молодцы, каждый по-своему, со старшим мне просто, а младшего я, наверное, никогда не пойму, но горжусь им, как кладом, случайно найденным на своем садовом участке. У жены самый легкий в мире характер, родители все еще живы и даже бодры, внучка скоро родится, мы ее сейчас очень ждем. Ну ведь правда, хорошая, очень хорошая жизнь.

– Правда, – кивнул его спутник. – Мало кому так везет.

– Ну вот. И вдруг сегодня вечером, вот прямо сейчас я понял, что все эти годы был довольно несчастным дураком, который не то по ошибке, не то шутки ради связал себя по рукам и ногам. И уже давно ищет, с кем бы об этом поговорить. И не находит – ни собеседника, ни нужных слов. Даже наедине с собой приходится помалкивать, потому что этот гладкий тип в зеркале явно меня никогда не поймет. Чего тогда ждать от других? Вот до такой степени я, оказывается, одинок. Ничего себе новость.

– Понимаю, о чем вы. Эта разновидность одиночества знакома многим. Когда человек окружен семьей и друзьями, но поговорить о том, что иногда видит, как ткань бытия выворачивается наизнанку, швами наружу, как летит мимо густое чужое прошедшее время, как реальность трескается подобно разбитому стеклу, и из трещин льется невидимый глазу, но физически ощущаемый свет – не с кем. А все остальное не имеет никакого смысла, сколь бы старательно ни притворялись мы, будто только оно и есть.

– Похоже на то, – вздохнул Дитрих. – Господи, как жаль.

– Вы не замерзли?

– Нет. Совсем нет. Мне кажется, стало даже теплее, чем было днем.

– Похоже, вы правы. Осенью иногда так бывает. Но все равно пора поворачивать назад. Мы с вами очень уж увлеклись прогулкой. Так далеко я здесь еще не заходил. Но это как раз поправимо. И не только это, все остальное тоже. Вообще все. По крайней мере сегодня – такой уж выдался вечер, такая погода, такой туман, такой легкий, почти неощутимый ветер, причем он не с озера дует, а откуда-то с востока, ост-норд-ост, если быть совсем уж точным, похоже он прилетел за вами прямо из Вильнюса, любопытствует, куда вы подевались? Совершенно от вас не ожидал. Сегодня вы ухитрились удивить ветер, а это, поверьте, мало кому удается, я сам сколько раз пытался, но нет, его не проведешь. А у вас получилось, примите мои поздравления. И ни о чем не волнуйтесь, на автобусную станцию я вас провожу. Последний, если не ошибаюсь, что-то около десяти, а значит, мы с вами прекрасно успеем, еще и кофе на дорожку… Ах черт, нет, по воскресеньям они работают до восьми.

– Все к лучшему, – вздохнул Дитрих. – Кофе на ночь – не самая удачная идея. Хотя как последняя, триумфальная, глупость этого дня – вполне ничего. Но нет, так нет. И так отлично получилось.

* * *

– У тебя нос теперь золотой! – смеется Ида.

– А у тебя челка. И правое ухо.

– Мне идет?

– Еще бы! Нет слов, как прекрасна. В связи с этим приглашаю тебя на парадный ужин. Если немедленно не похвастаюсь в общественном месте такой красивой спутницей и своим позолоченным носом, буду потом локти кусать, причитая, что жизнь прошла зря.

– Где, интересно, ты собираешься парадно ужинать? В воскресенье все закрывается в какую-то нечеловеческую рань. Как будто к девяти весь город идет на горшок и баиньки.

– Подозреваю, так оно и есть. Но «Чили-пицца» на Диджои нас спасет. Они даже по воскресеньям до часу ночи кормят.

– Слушай, точно! Ты гений. А я – глупая коза.

– Этого признания, – говорит Игорь, – я ждал от тебя всю жизнь. Даже немного обидно, что оно уже прозвучало. Придется теперь придумывать новый смысл бытия.

– Например, красить все вокруг золотой краской. Чем не смысл? У тебя такое лицо было, когда ты по лодке кистью фигачил! Как будто ты занимаешься любовью. Или просто сейчас взлетишь.

– В каком-то смысле, я и взлетел, – серьезно соглашается брат. – И ты, получается, тоже. Именно это и предлагаю отпраздновать – наш с тобой удачный совместный полет. И чтобы подольше не приземляться.

– Prosit! – восклицает Ида. Почему-то по-немецки. И поднимает в воздух крышку от термоса с символическими остатками кофе. Там и глотка не наберется. Но даже такую малость можно поделить на два. Все что угодно на свете делится на два, было бы желание. Эту аксиому знают все близнецы.

* * *