Ветры Дарковера

Прошла, казалось, вечность в настороженном ожидании, странная раздвоенность сознания держала его в нервном напряжении, но никак не проявлялась внешне. Он держался в стороне от остальных, пока люди на станции поспешно приводили в порядок защитные сооружения, а ветер усиливался, завывая за станцией и пожарной вышкой. Тошнотворный запах усиливался с каждым мгновением и ему показалось, что он чувствует, как он проникает сквозь нос в самый мозг, пожирая его человечность и решимость.

Другие тоже не остались нетронутыми. Кольрин вдруг перестал закрывать тяжелые ставни и согнулся, обхватив голову руками, словно от страшной боли. Он низко, дико застонал. Гвин, бежавший сквозь комнату по какому-то делу, увидел, подошел к нему, опустился рядом, обнял его за плечи и говорил с ним тихим успокаивающим голосом, но Кольрин помотал головой, словно сбрасывая что-то. Затем он встал, встряхнул руками, выругался, поблагодарил Гвина и вернулся к своему делу.

Человек, не понимавший теперь является ли он Деном Барроном или кем-то другим, оставался на месте, борясь с самим собой. Но не избежал общей судьбы. По мере того как усиливался напор и запах Призрачного Ветра, странные образы закружились в его сознании — первобытные воспоминания, отягощенные страхом и ужасом — пугающе явственные. Однажды он очнулся от кошмара, в котором он склонился над распростертым человеком, разрывая ему глотку зубами. Он передернулся, вскочил на ноги и лихорадочно стал бегать по комнате.

Когда все было закрыто, они собрались на ужин, но никто не ел много. Все молчали, подавленные усиливающимся воем ветра, царапавшим уши и нервы, и калейдоскопом смутных нереальных образов в глазах и мыслях. Баррон не открывал глаз. Так было легче есть, без непривычного, отвлекающего света.

Но вот послышался отдаленный крик, высокий, резкий, всепоглощающий вой и визг, поднимавшийся выше и выше, за пределы слышимого, и продолжавшийся, казалось, даже после этого.

— Люди-йа, — сказал Гвин напряженно, и нож его со звоном упал на пол.

— Они не смогут проникнуть на станцию, — произнес Кольрин не слишком уверенно. После этого больше никто не пытался есть, и вскоре, оставив пищу и неубранную посуду, они перешли в главную забаррикадированную комнату станции. Вой и визг продолжались: сначала вдалеке, с перерывами, затем поблизости и беспрестанно. Закрыв глаза, мысленным взором Баррон увидел кольцо высоких перистых фигур, бесившихся, вопящих, мечущихся на вершине горы.

Кольрин попытался как-то заглушить вопли, затянув песню, но голос его сорвался на половине первого куплета.

Тянулась ночь. Во время самой глубокой тьмы раздались удары и звон, казалось, что-то тяжелое вновь и вновь кидается на запертые двери и отскакивает, воя от боли и безумной ненависти. Это продолжалось, пока человеческие нервы не натянулись до предела.

Ларри тихо произнес во тьме:

— Интересно, как они выглядят? Как дьявольски глупо, что единственный раз, когда они выходят из глубины лесов, они абсолютно безумны, мы не в силах связаться с ними.

Гвин предложил с мрачным юмором: — Если тебе охота потренироваться в негуманоидной дипломатии, я могу открыть дверь.

Ларри пожал плечами и умолк. Кольрин произнес: — Наверху, в мастерской, есть стеклянное окно. Мы могли бы посмотреть на них оттуда.

Гвин отказался, пожав плечами, и остальные пограничники тоже. Но Кольрин, Ларри и Баррон поднялись по лестнице. Это было хоть каким-то занятием. На такой высоте окно не было зарешечено. Они не зажигали лампы, зная, что свет привлечет внимание негуманоидов. Прижавшись к стеклу и сложив ладони, они выглянули наружу.

Он думал, что снаружи мрак и шторм, но там была ясная лунная ночь, одна из тех редких на Дарковере ночей, когда дождь и туман не заслоняют лун. Воздух, казалось, был неполнен крутящейся пылью, а сквозь нее он увидел людей-йа.

Они были гигантского роста, по меньшей мере двух с половиной метров, и напоминали высоких тощих людей в перистых головных уборах, но лишь до тех пор, пока он не увидел их лица. У них были огромные головы и ужасные лица с клювом, словно у странных хищных птиц, и они двигались с неуклюжей поспешностью, словно раскачиваемые ветром ветки деревьев, мотавшихся вверх и вниз на краю поляны. Казалось их не меньше трех десятков, а может быть и больше. Через некоторое время, будто в едином порыве, люди отшатнулись от окна к вновь спустились по лестнице.

Баррон собирался последовать за ними, но остался. В нем снова росло это странное ощущение. Словно термостат в его мозгу повернулся и сказал ему, что пик Призрачного Ветра позади. Ничего не изменилось в хлопающем шуме ветра и в вое негуманоидов, но он знал.

Они уйдут задолго до рассвета. Ветер утихнет, и пойдет дождь. Только отчаявшиеся и безумцы путешествуют на Дарковере по ночам, но я, возможно, я — отчаявшийся и безумец одновременно!