Он вытащил беруши, и услышал, и закричал, и упал, пролетел десятки метров вниз, разбился насмерть.
Внизу на равнине принц Эмменед побледнел, когда в его голове зазвучали голоса, резкие, обвиняющие, слова давно убитых мужчин и рыдания давно забытых женщин. Он закричал, и на его крик прибежал врач, давно оглохший старик. На его гладком лысом черепе поблескивали электроды аппарата механического слуха.
– Голоса! – пронзительно закричал принц. – Эти голоса!
Врач прочитал крик по движению его губ. Когда ветер в первый раз принес свое наслаждение и боль, он отключил свои механические уши и теперь догадался, что тревожило его хозяина.
– Думай о приятных вещах, – предложил он. – О вздохах женщин, о смехе детей, о песнях птиц.
– Дурак! – прорычал принц со злобой. В этом предложении был смысл, больше смысла, чем в ветре, который нес эти мучительные голоса. Но принц не мог сделать это сам. – Принеси наркотики, – приказал он. – Эйфорические. Быстрее!
Одурманенный, во власти сновидений, погруженный в иллюзии, принц развалился в кресле и думал о приятных вещах. О битвах и развлечениях, которые ему предстоят. О тех богатствах, которые предлагала ему жизнь, и о мучительной радости сложных насмешек – конечно, мучительных для его жертв, ни в коем случае не для него. И думал о леди Сине, о самом приятном из всех удовольствий.
Он не был одинок. Замершая в своем кресле, в открытой ветру комнате, Матриарша Кунда сидела одна, погрузившись в мир воспоминаний. Она вновь слышала глубокий, сильный голос мужчины и вспоминала его прикосновения, сильные, но нежные. Представляла его руки у себя на плечах, на талии, изгибах ее бедер. Ее губы раскрылись для поцелуя, кровь горячо побежала по состарившимся венам.
– Милый! – прошептала она. – О, мой милый!
– Моя любовь, – слышала она его голос. – Глория, моя любовь. Я твой навсегда. Мы созданы друг для друга – я не могу жить без тебя. Моя дорогая, моя любовь, ты моя!
Мужчина, превратившийся в прах восемьдесят лет назад, сейчас говорил с ней. Она слышала его дыхание, его голос; любимый голос нежной музыкой звучал в ушах.
– Я люблю тебя, моя милая. Я люблю тебя… люблю… люблю…
Другой голос, тонкий, высокий, голос ребенка.
– Мама! Посмотри, мама. Смотри, что у меня!
Обломок корня, формой напоминающий человеческую фигуру, созданная природой кукла. Руки, ноги и какие-то черты лица. С помощью косметики она тщательно нарисовала глаза, губы и уши. Из кружева носового платка сделала кукле одежду. Солнце тепло светило в тот день, и воздух был наполнен нежностью. Ее сердце заныло от этих воспоминаний.
– Мама, – прошептал голос, тонкий девичий голос. – Когда я опять увижу тебя?
Она не обращала внимания на слезы, сбегавшие по ее увядшим щекам.
Дин согнулся над своим регистратором, его голова выглядела нелепо из-за берушей, которые закрывали его уши. В его глазах блестел свет научного вдохновения. Вокруг него стонал ветер, хлопанье пластика палатки добавлялось к попурри звуков ветра, скорее усиливая, чем перекрывая его всеобъемлющий шум.
На регистрирующем аппарате ленты беззвучно сматывались с катушек, записывая каждую ноту всего спектра слышимых звуков, записывая даже инфра– и ультразвуковые колебания, неслышимые для обычного человека. Это был очень чувствительный прибор. Он ничего не упустит, но и не сможет ничего решить. Ему не хватало катализатора – человеческого разума, который мог превратить звук в образы.
Кибер откинулся назад, задумавшись, размышляя о мире эмоций, о котором он ничего не мог знать. Для него тайна Гата не была тайной. Это была просто комбинация факторов, действующих совместно: могучая звуковая сцена гор, которые под ударами ветра откликались живыми звуками; звуки, которые вызывали мысленные ассоциации так, что слушатель попадал в мир временных галлюцинаций, звуки, которые фильтровались разумом, превращаясь в слова, музыку, песни и речи.
Звук, который содержал в себе полную сумму всех шумов, которые уже прозвучали или еще могли прозвучать во всем времени существования Вселенной.
В этом заключалась уникальная притягательная сила Гата.
Он пошевелился, слегка обеспокоенный, ощущая звук, который не мог слышать физически. Его мозг холодно оценивал происшествие. В нем не было ничего загадочного. В диапазоне человеческого слуха было так много возможных частот. В этом диапазоне также имелось огромное число возможных комбинаций звуков. Если времени достаточно, то можно проиграть каждую из этих комбинаций.
Он немного подстроил свой регистратор.
Дюмарест заскрипел зубами и прижал руки к ушам. Это почти ничего не изменило. Удары ветра нельзя было победить так просто; голоса отказывались замолкнуть.