Ветры границы

И они ждут вместе с Машей своих мужей, ждут и днем и ночью, ждут с проверки нарядов, ждут с учений и со стрельбищ, ждут после тревожной команды «В ружье!» Впрочем, все они, жены пограничников, просыпаются вместе с мужьями, как только услышат эту команду. Сколько раз, оставаясь в пустой квартире, подойдут к окну: «Учебная или настоящая тревога?» Хорошо, что есть соседка, все-таки не одной коротать томительные часы.

Степан отлил себе в тарелку борща, нехотя стал есть, все еще продолжая думать о женщинах, действительно ставших боевыми подругами.

Опасность всегда сближает людей больше, чем общая радость, и женщины подбадривают друг друга, как могут только сестры, а когда уже не хватает сил оставаться в неведении, бегут на заставу к дежурному: «Ну, как там наши?» — спросят. И не уснут, пока не вернутся с границы мужья.

Без них и обед не обед, и сон не сон. Они ждут. Это стало их общим делом, их заботой, частью их жизни. Теперь уже и самому Шкреду кажется: вот покинь они заставу, откажись от терпеливого ожидания — и что-то от их женского обаяния убудет, уйдет безвозвратно, что-то потеряют они навсегда.

Но ведь и они, мужья, становятся сильнее, красивее, когда рядом с ними верные жены, помощницы, и они много теряют, если нет их рядом — диалектика жизни, и от этого никуда не денешься.

Он посмотрел на часы. Большая стрелка приближалась к шестнадцати, пора было выезжать на стрельбище.

…Бескрайняя, опаленная солнцем пустыня. Ни деревца, ни кустарника. Одними колючками ощетинилась сухая земля. Солнце бьет в упор, прямой наводкой, от него никуда не спрячешься.

Капитан Шкред вместе с лейтенантом Маловым сидят за деревянным неоструганным столом. Над ними — самодельный тент из простыней.

Впрочем, Шкред не сидит. Он то и дело встает, подзывает к себе солдат, отдает распоряжения. Одного послал к пульту автоматического управления мишенями, другого — на вышку, посмотреть, не видно ли чабанов со стадом, не угодил бы скот под шальную пулю; шофера — к речке, привезти Машу и детей. Пусть посмотрят… Наконец, началось.

На рубеж вышли по команде первые два пограничника. Рядом с ними лейтенант Малов. Подает команду: «Заряжай!» — и вдалеке появляются мишени. Пограничники прицеливаются. «Огонь!» — и сразу бегут ко второму рубежу подавлять пулеметы «противника».

Третий рубеж. Трещат автоматные очереди. Гаснут вспышки. Первая пара пограничников подходит к Шкреду, а Малов ставит в тетради оценки. Маша заглянула в тетрадь и увидела две жирные двойки. Шкред спрашивает лейтенанта: «Ну как?» Хотя и сам знает, что отстрелялись неважно.

Он вызывает следующих. То ли от яркого солнца, то ли от недосыпания, глаза у него красные, воспаленные, губы пересохли.

Вторая пара стреляет тоже не так, как хотелось бы. Шкред огорчается:

— Нет правильного прицеливания, спешат дернуть спусковой крючок. Будем отрабатывать упражнение по элементам. Рядовой Иванов! — вызывает он по списку. — На рубеж!

Но и Иванов «мажет». Шкред — Маша видит это лучше других — нервничает, он еле сдерживает себя.

— Плохо, очень плохо, Иванов! — говорит он.

— Никак нет, товарищ капитан, — вдруг отвечает солдат. — Автомат плохой.

— Не может этого быть, Иванов. Какой у вас номер автомата? Я сам их пристреливал. — Шкред берет оружие из рук Иванова, шагает к огневому рубежу. Вот упал в горячую пыль. Устроился поудобнее, прижался к земле. Прицелился. Первая мишень поражена, вторая, третья!

Возвращается с позиции Степан Федорович возбужденный, спина мокрая, сам весь в пыли и говорит с придыханием:

— Выходит, Иванов, не виноват автомат, — и Малову: — упражнение, лейтенант, сложное, нужна привычка. Надо тренироваться! Тренироваться без устали!

— Что ж, будем тренироваться, — согласился Малов.

Уже на заставе разбирали результаты стрельб. В конце разбора дежурный объявил: занятие по распорядку — политическая учеба, тема «Ленин и защита социалистического Отечества».

Шкред посмотрел на дежурного и как бы между прочим сказал укоризненно:

— Как же, товарищ, защищать Отечество будем, если стрелять мы с вами хорошо не научились?

Подумали, подумали и решили — завтра все свободные от службы солдаты выезжают на огневую подготовку.

Лейтенант Малов смотрел на Шкреда с внутренним восхищением. Для него, сына войны, человек в погонах всегда был воплощением самых лучших человеческих качеств: он вышел победителем в неимоверно трудном испытании, освободил от врага нашу землю, он самоотвержен и безукоризненно честен. Очевидно, эти впечатления детства и решили его судьбу — он стал офицером, избрав военную службу делом всей жизни.

Он сам не знает почему, но с войны ему больше всех помнятся капитаны. Может быть, потому, что все они были юны, красивы, стройны и по неистребимому инстинкту молодости, даже в те суровые годы — подчеркнуто щеголеваты. Капитан Шкред все время напоминал ему офицеров тех далеких, но незыбываемых военных лет; он любил его как человека, в котором слились и образ детства и идеал действительности, он боготворил его как самого близкого друга, дорожил им, как дорожат своими родителями.