Ветры границы

— Стрельба из винтовки лежа! — скомандовал Степан.

Маша бегала по полю, выбирая подходящее местечко. Бывало, катается с боку на бок, а удобного положения так и не найдет.

— Смех и грех с тобой! — скажет Степан, а сам найдет небольшую ямку, поможет Маше занять положение для стрельбы и тренируется с ней до тех пор, пока она не перестанет жмуриться перед выстрелом, пока не перестанет бояться. В общем, через три недели поехали все на соревнования. И что же? Команда Степана Федоровича Шкреда из-за Маши оказалась за пределами почетных мест. Правда, главный судья соревнований при подведении итогов отметил Марию Павловну Шкред как «самую молодую и перспективную участницу». Вот где проявился характер Марии! Ее самолюбие было уязвлено, она хотела победы и добивалась ее настойчиво много лет.

Потом никогда не возвращалась домой после соревнований, не заняв призового места.

Ночью Маше снился сон, будто живут они со Степаном и детьми в удивительном, сказочном краю. Голубое небо, такое же голубое море, желтый песок на берегу и сосны, видно, и природа справляла здесь свой праздник, и все кругом дышало красотой и покоем. Все они впятером вбегают в прозрачную обжигающую холодом воду, поднимая брызги и смеясь. Потом гуляют по тенистому парку со столетними липами и дубами, с могучими соснами, стройными, как мачты, кормят с ладони белочек… Все это было так явственно, что казалось, она ощущает на себе прикосновение пушистого беличьего хвоста.

Потом появились откуда-то ветряные мельницы с растопыренными неуклюжими крыльями, эти крылья стали быстро вращаться, и мельницы, все выше поднимаясь от земли, улетали в небо, на глазах превращаясь в маленькие точки. Маша до боли в глазах вглядывалась в них, и вдруг эти точки стремительно понеслись на нее и превратились в двух лебедей, один был молочно-белый, другой с седоватым отливом. Птицы приземлились недалеко от нее и принялись старательно и деловито складывать из стеблей растений гнезда. «Наверное, птенцов будут выводить», — улыбнулась она своим мыслям, продолжая наблюдать за птицами, удивляясь их верности и привязанности. «Совсем как люди», — думала она. И будто слышит голос Степана; «Однажды у нас на заставу прилетел лебедь, видно, ранен был, на лапке кольцо приделано, по этому-то кольцу и узнали: из Москвы он. Пограничники, как водится, кормили его, ухаживали за раной. Скоро лебедь окреп, величаво и грациозно поднимался на второй этаж казармы. А осенью улетел в родные края. Видишь, у каждого своя родина, свое дорогое сердцу место на земле». «А мы с тобой кочуем, как птицы перелетные», — хотела она ему сказать, но он опередил ее: «Пограничникам становится мил и дорог тот кусочек на земле, который поручили им охранять. Нам вот становится родной теперь эта приморская земля, на этой земле сосредоточено для нас то, что мы называем Родиной: вся страна и дом, в котором живем»… «Правда, Степа, правда», — прошептала она и тотчас проснулась от сильных болей в пояснице, во всем теле.

Несмотря, на грузность, быстро вскочила, накинула халат и побежала к соседке, Нине Михайловне. Та взяла ее за руку, усадила, посмотрела на часы и сказала: «Говори мне, когда боли отпускают, а когда снова возобновляются». Посмотрели — через десять минут. Позвонили Степану Федоровичу, который уже был в штабе:

— Марию Павловну надо срочно в роддом.

Машина «скорой помощи» примчалась через двадцать минут. Степан Федорович сидел рядом с женой, гладил ее руки и успокаивал: «Потерпи, милая, все будет хорошо», — и только он один знал, что стоят ему эти минуты. Потом звонил в роддом через каждый час. Сначала отвечали вежливо.

— Мария Павловна Шкред в родовом отделении.

Не выдержав, он побежал все же в роддом. «Справочная» уже не работала, и он дождался, чтобы в вестибюле появился хоть кто-нибудь в белом халате. А как только увидел, бросился к нему:

— Товарищ! Дорогой! Узнай, как там жена моя. — Тот остановился, внимательно сквозь толстые стекла очков посмотрел на взволнованного офицера-пограничника и тихо удалился в отделение. Вскоре вернулся.

— Могу вас поздравить, — издали еще протягивая Шкреду руку, произнес молодой врач. Мальчик, 3.800, 52 сантиметра!

Шкред так и застыл на месте. Горячая волна обдала его с ног до головы. Он вышел на улицу, прохлада остудила его, успокоила. Он набрал полные легкие воздуха. И улыбнулся: «Сын!» Казалось, он никогда не чувствовал себя таким утомленным и таким счастливым.