Ветры Катраза

Эта добыча особо ценилась из-за нежного жира, но в первый раз хадрам пришлось выдержать целое сражение с парой гигантских серо-стальных акул, которые тоже претендовали на лакомое блюдо. Разумеется, Блейд называл этих чудовищных тварей «акулами» исходя из земных аналогий; они имели сорок футов в длину и их пасти были в три ряда усажены десятидюймовыми зубами. Акулы оказались необычайно подвижными, и большие стрелометы не могли поразить такие юркие мишени; пока гарпунеры расправились с ними, чудища успели искрошить одну лодку. К счастью, ее экипаж не пострадал — хадры плавали, как рыбы.

Прошло две недели. Если не считать особых случаев — охоты и последующей кровавой разделки добычи, причинявшей Блейду неимоверные моральные страдания, — жизнь на судне тянулась с монотонной медлительностью. Катразские сутки были немного меньше земных, и каждая из трех вахт, которую ежедневно выстаивали почти все члены экипажа, составляла семь с половиной часов. Остальное время хадры ели, спали и развлекались. Как заметил Блейд, на сон они тратили на удивление мало времени — три-четыре часа, не больше. Храпун, боцман с бакенбардами до плеч, словно и не спал вовсе, видно, учить уму-разуму двурукого Носача нравилось ему куда больше, чем валяться в койке. Блейд страдал и терпел. «Calamitas virtutis occasio»Бедствие — пробный камень доблести"; Сенека, «О провидении».

К своему прозвищу он уже привык. Теперь он понимал, что его новое имя не носило ни уничижительного, ни, тем более, презрительного оттенка — в отличие от ударов плети Храпуна. Оно всего лишь являлось словом, сочетанием звуков, обозначавшим одного из сотен индивидуумов на борту черного судна. Предводителя клана Зеленого Кита звали Рыжим — по цвету шкуры; еще кто-то из властьимущих мог быть Коротышкой, Соплей или Свистуном, а чистильщик гальюнов, находящийся на самом дне корабельной иерархии, — Кремнем, Акулой или Могучим (разумеется, при надлежащей ловкости и крепости мышц)

У хадров не существовало также и терминов, вроде «сэр», «мистер» или «господин», подчеркивающих уважительное отношение к вышестоящим. Хотя они понимали слово «господин»; но никогда не использовали его при обращении друг к другу; «господа» были только на берегу, среди двуруких хрылов — еще один повод для насмешливо-настороженного отношения к обитателям суши.

Однако ни в коем случае не стоило считать, что, концепции власти, уважения и подчинения неизвестны хадрам. Клан, составляющий экипаж судна, спаивала железная дисциплина, и члены его умели соблюдать субординацию. Хотя всех звали по именам (исключение составлял Рыжий, к которому обычно обращались «Хозяин»), почтительность выражалась жестами и тоном говорящего. Блейд вскоре ощутил это. В первые дни он был просто «носачом», двуруким нахлебником, которого подобрали из милости; когда же его физическая сила и ловкость в обращении с навозной лопатой получили признание, он превратился в «Носача» с большой буквы. Впрочем, в его новом имени присутствовал всего лишь один заглавный знак, что подчеркивалось повышением интонации в начале слова. Если же речь шла о Рыжем, главе рода, то его кличка состояла сплошь из больших букв — да еще с пробелами между ними. «РЫЖИЙ» — только так, и не иначе.

Черпая сведения из своих новых познаний в древних языках и филологии, Блейд часто размышлял по поводу имен, пытаясь уловить тонкое различие между ними и прозвищами. Сначала ему казалось, что принципиальной разницы вообще не существует — ведь все так называемые «христианские» имена когда-то несли смысловое значение. Скажем, Майкл означало на древнееврейском «Подобный Богу». Питер — «Скала» или «Камень» на греческом, а, к примеру, Маргарет — «Жемчужина» на латыни. Его собственное имя, Ричард, происходило от двух древнегерманских корней: «richi» — «Могущественный государь», и «hart» — «Сильный» или «Смелый»; Пожалуй, рассуждал он, если пытаться передать его имя одним словом, то лучше всего подошло бы «Властитель», ибо только сильный, смелый и могущественный вождь является истинным властителем — и над судьбами людскими, и над обстоятельствами. Что ж, один раз он уже был властителем целой страны — в древнем Тарне, завоеванном и сбереженном силой его рук ума… В Тарне, сокрытом в неведомых далях пространства и времени, где сейчас, возможно, правят его потомки…

Стараясь отвлечься от этих грустных воспоминаний, он думал о том, что греческие, иудейские и латинские имена были привнесены в разноязыкие толпы аборигенов и завоевателей Британских островов во времена римского господства. Слова, пришедшие из чужого языка, быстро теряли первоначальный смысл, превращаясь в замкнутую группу, строго определенную лингвистическую категорию, используемую лишь с одной целью — именования людей.