Ветры Куликова поля<br />(Рассказы о воинской доблести предков)

На горах, горах дак было на высокиих,
Не на шоломя было окатистых —
Там стоял-де ноне да тонкий бел шатер,
Во шатре то удаленьки добры молодцы:
Во-первых, старый казак Илья Муромец,
Во-вторых, Добрынюшка Микитич млад,
Во-третьих-то, Алешенька Попович-от.
Эх, стояли они на заставе на крепкоей,
Стерегли-берегли они красен Киев-град;
Как по утречку было по раннему,
А на заре-то было на раннеутренней,
Ай как выходит старый казак из бел шатра.

Он завидел-де, — во поле не дым стоит,
Кабы едет удалый да добрый молодец,
Он прямо-де едет в красен Киев-град,
А не поворачивает на заставу на крепкую;
Он едет, молодец, дак потешается:
Он востро копье мечет да по поднебесью,
Он одной рукой мечет, другой схватыват;
А впереди его бежит да два серых волка,
Два серых бежит волка да серых выжлока,
А на правом плече сидел да млад ясен сокол,
На левом плече сидел да млад бел кречет…

«Богатыри». Картина В. Васнецова, 1898 г.

Былина эта — сплав чистой поэзии с точными деталями воинского дела того времени. «Не на шоломя» — не на холмах выбрано место заставы, а на горах, с которых видно все далеко. Но «шоломя окатистые» не только подчеркивают высоту гор — они вызывают зрительный образ богатырских шлемов с безупречным, окатистым переходом от верхушки, от шишака, к низу, что удавалось сделать не каждому оружейнику. Конечно же, у трех знаменитых богатырей шлемы превосходные; у них и шатер из тонкого, дорогого полотна, грубую ткань проще ткать, и стоила она дешевле.

«Старый казак Илья Муромец» — он же и «добрый молодец». Для народной поэзии это не странно. Тут «молодец» синоним силы и отваги, а не уточнение возраста.

Великолепно описание чужого богатыря. Он вызывающе игнорирует заставу — едет прямо в Киев. Он ловок, силен. Два волка, серых выжлока, добавляют к облику незнакомца что-то таинственно-грозное. Выжлоками называют гончих собак. Выходит, что волки послушны и преданы богатырю.

По очереди, по степени силы, выезжают навстречу незнакомцу богатыри. Возвращается Алеша Попович, убедившись, что не одолеть противника.

Вольга и Микула. Рисинок И. Билибина, 1940 г.

Возвращается Добрыня Никитич, ему удается лишь узнать намерения незваного гостя:

Еще прямо я еду в красен Киев-град,
А еще столен град да во полон возьму,
А еще князя Владимира живьем схвачу,
А княгинюшку Апраксию за себя замуж возьму…

Тогда выезжает на бой Илья Муромец. Долго бьются богатыри. Подсокольник — так зовут незнакомца — повалил Муромца.

Он расстегивал латы его кольчужные,
Он вымял из нагалища кинжалый нож,
Он хочет пороть его белые груди,
Он и хочет смотреть дак ретиво сердце.

Но удалось Илье высвободиться. Сам навалился на противника, уже достал свой «кинжалый нож», однако «старый что-то призадумался». Стал спрашивать Илья, откуда богатырь родом, кто его мать? А дальше:

…стават старый казак на резвы ноги,
Становит Подсокольничка на резвы ноги,
А целует в уста его сахарные,
А называт Подсокольника своим сыном…

Бились, оказывается, не на жизнь, а на смерть отец с сыном.

Утомившись боем, старый богатырь двое суток спал в шатре. Сыну это показалось обидным. К обиде примешалась горечь за детство без отца. Подсокольник ударил спящего копьем в грудь. Копье скользнуло по нательному кресту Ильи. Илья проснулся.

А он схватил Подсокольника во белы руки,
Вышибал он выше лесу стоячего,
Ниже облака ходячего.
Еще падал Подсокольничек на сыру землю,
И разбился Подсокольничек…