Ветры славы

К трем часам ночи Рготина была освобождена. Немецкий пехотный полк полного состава, усиленный танками, бронетранспортерами, штурмовыми орудиями, был разгромлен. Солдаты Мехтиева захватили всю технику и даже знамя полка вместе со многими офицерами. Теперь открывались дополнительные пространственные возможности для наступления правофланговых соединений 57-й армии и одновременно наглухо отрезались пути отхода немецкой группировки «Ф», отступавшей из Греции. Надежно прикрываясь с юга, можно было начинать марш-бросок в общем направлении на Белград. Мехтиев раздал из полкового обоза винтовки сербам и налегке выступил на запад, оставляя только что освобожденную Рготину на попечение 23-й дивизии Народно-освободительной армии Югославии.

Восточно-Сербские горы оставались за плечами…

Пройдет двадцать лет, и появится монография «Белградская операция» — коллективный труд советских и югославских военных историков под общей редакцией маршала Сергея Бирюзова и генерал-полковника Раде Хамовича. В ней, этой книге, исследуются совместные боевые действия Советской и Югославской армий; и в частности, дается высокая оценка тактического искусства, с каким Мехтиев, овладев Рготиной, тут же распахнул эти горные ворота, за которыми начинался оперативный простор, ведущий в долину реки Велика Морава…

Да, на горизонте, в просветах между горами начинала уже поблескивать Морава, а за ней грезился и Белград, когда Мехтиев вдруг получил распоряжение о выезде в Москву. Жаловаться было некому: генерал Шкодунович давно намекал, что надобно «поучиться в академии». И добился-таки своего Николай Николаевич. В тот же день позвонил по телефону, поздравил, заметив, между прочим, что посылает его, Мехтиева, в счет особого набора, для усовершенствования, где будут учиться прославленные боевые командиры и герои Отечественной войны. Бахыш поблагодарил за такую честь, а самому хотелось зареветь от досады, что не дали дошагать до Победы.

Выстроили полк. Взяв себя в руки, Мехтиев простился с батальонами, стараясь, чтобы не дрогнул предательски голос. Опустился на колено, поцеловал боевое знамя.

И в путь-дорогу на Восток…

Добрый генерал Шкодунович не мог, конечно, знать, как сложится дальше судьба юного майора. Незадолго до окончания академии в сорок седьмом году Мехтиеву, уже подполковнику, поручили выступить с докладом на военно-теоретической конференции. И присущая ему вспыльчивость подвела его нелепым образом: выступая, он не согласился с некоторыми выводами докладчика, да и самую идею современного контрнаступления отнес на счет одного знаменитого маршала, ничего не сказав о Верховном…

…Встретились мы с Мехтиевым только в 1961 году в Кировабаде, где он начальствовал в городской милиции. Я сказал ему полушутя:

— Неужели вы, Бахыш Мехтиевич, не устали гоняться за смертью — там, на фронте, и теперь еще здесь, на этой опасной работе?

— Надо ведь кому-нибудь, — уклончиво ответил он.

Задолго до встречи с ним я был наслышан, как он лично руководит поисками грабителей, как однажды угодил в жаркую перестрелку во время погони за бандитами, настигнув их на мосту и тотчас открыв огонь прямо из автомобиля. Я часто спрашивал себя: что это, привычка к риску, огню, отваге? Может быть. Есть же на свете люди, для которых отвага — естественное состояние их бытия, а о риске они и не задумываются, точно состоят в близком родстве с фортуной. Таков и Мехтиев, коммунист военной закалки, вступивший в партию в 1942 году… Но здоровье все-таки подводит. Когда он серьезно заболел и ему делали редкие по сложности операции, то в те месяцы мало кто, кроме жены Назакят и дочери Зейнаб, знал о его недуге. Он сутками лежал в реанимационном отделении московской больницы на улице Вавилова и подолгу смотрел в глаза смерти — кто кого? Едва становилось полегче, диктовал коротенькие записки жене, чтобы ободрить ее и дочь. Иногда его навещал друг по академии генерал Морозов и говорил через дверь реанимационной: «Бахыш, держись!» И он держался. Так было и на фронте, где борьба со смертью тоже часто шла один на один.

Позднее, когда я упрекнул его, что напрасно он полгода скрывал свою болезнь, Мехтиев только смущенно улыбнулся, будто хотел сказать: ну зачем тревожить людей, если тут единоборство с этой жестокой особой — «Косой»?

Однако заметил на следующий день, под настроение:

— В больнице я мысленно пропустил мимо себя не то что полк, всю дивизию нашу.

И добавил:

— Выдюжил на войне, выдюжил и после войны — в реанимационном тупике.

— А еще были схватки с бандитами, — напомнил я.

Он улыбнулся скупо:

— То совсем другой счет.

Я посмотрел на его грудь: в самом деле, это, вроде бы, уже мирный счет — рядом с боевыми орденами Красного Знамени посверкивал орден Трудового Красного Знамени, — как раз за ту кировабадскую стычку, которая мало чем отличалась от любой фронтовой.