Вьётся нить (Рассказы, повести)

Я бы, наверно, еще долго мычал подобным образом, но тут — может, это добрый знак, ты — врач, разбираешься в этом лучше меня — неподвижное лицо Елены Максимовны исказила гримаса, и седая голова отвернулась от меня. Не исключено, что Елена Максимовна просто устала, устала от звуков моего голоса. Но исказившееся лицо, гримаса отвращения — это мне не могло показаться. Я ощутил всем своим нутром, что меня больше не желают видеть. И я вполне этого заслужил. Нечего было дурачить ту, что умнее меня. Нечего было являться к ней как сильный к слабой, в то время как она, парализованная, сильнее меня. Трудно понять человека без слов. Очень может быть, что вовсе не ко мне относилось ее презрение. Кто знает, что уже пришлось передумать несчастной женщине, отгороженной от всех собственной немотой. Если сын успел предстать перед ней в истинном свете, наверно, она самым жестоким образом казнила самое себя. Сдается мне, она и в самом деле больше не сомневается. И Юдифь тоже. А ты что скажешь? Но как бы то ни было, доведем начатое до конца. Ты должен сообщить все, что знаешь, а насколько мне известно, о поведении Леонида в начале войны ты можешь рассказать только хорошее.

С наилучшими пожеланиями Борис.

Дуся Полухина Елене Чистяковой

Здравствуйте, милая, родная Елена Максимовна!

Пишет вам Дуся Полухина. Я живу хорошо. Моя дорогая мамаша преставились, по милости того душегуба Ивана Зубова. Он их в могилу вогнал, они его злодейства видеть не могли, все время горевали и плакали, всю душу выплакали и угасли, как свечка. А я как похоронила родимую, так убежала из дому. У меня был жених. Зубов о нем ведать не ведал, а то бы вмиг ему шею свернул. И вот мой жених Вася увел меня в лес, и там мы справили партизанскую свадьбу. У Васи хорошая работа. Он токарь. А я устроилась нянечкой в детском саду, ведь в школу меня тот гад Зубов не пускал. Мамашиными слезами еле до четвертого класса дотянула. Но работа мне нравится. Я люблю детей. У меня своих двое — дочка Тамара и сынок Сеня. Интересуюсь, как ваше здоровье, вернулась ли Вера? И где Леонид Петрович? И еще я хочу спросить о ваших соседях. Давид и Борис ведь были в армии. Вернулись ли они и целы ли у них руки-ноги? И еще я интересуюсь Диной с ее ребеночком и Бориной мамой. Наверно, лежат в земле со своими. Даже и спрашивать нечего. Но я вспомнила один случай. Поэтому я вас спрашиваю и вам этот случай опишу. Это было в 43-м году 2 января. Еще елка стояла у Зубова. А свечки он на нее навесил в виде свастики. Не очухался от встречи Нового года, а уже снова набивал брюхо и водку жрал вместе со своим дружком — тоже полицаем, понятно. Надрались и давай в карты резаться. Сижу на печке и ушам своим не верю: Зубов-то вроде меня в карты проиграл. Дружок заладил одно — подавай ему Дусю, и точка. Но тут этому красавчику понадобилось справить нужду. Минуту спустя входит со двора и говорит Зубову: «Какая-то там падла черная шляется с того краю твоего огорода:..» Зубов в ответ матюгается. «На Новый год, говорит, там тоже кто-то околачивался, да я лыка не вязал. Не из жидов ли кто — из Гурвичей?» — «С того света прибыли тебя проведать», — смеется дружок. Но оба уже в кожухах и валенках… Вот и все. Больше я ничего не знаю. Потому что в ту ночь мой ненаглядный Вася вывел меня к партизанам. И мы отпартизанили до конца весны сорок третьего. А у моего Васи левую ногу оторвало. Туда, где меня чуть в карты не проиграли, я не хотела возвращаться. И как Вася выписался из госпиталя, мы поехали к его родителям. Мы все здоровы и живем хорошо. Только вот у Васиной мамы сын погиб на фронте и зять не вернулся. И дочка осталась вдовой с тремя детишками. Они живут с нами. Но с голоду не пухнем, не беда, справляемся. Правду сказать, со снохой маминой не так ладно, непутевой стала. Но и с ней кой-как уживаемся. Да вот мама все плачет. Напишите мне письмо и кланяйтесь всем знакомым, кто живой остался. И от Васи моего низкий поклон. Я ему говорила, как вы меня однажды спасли от разбойника Зубова.

Бывшая Дуся Полухина.

Нынче я Михеева.

Борис Гурвич Николаю Добрынину

22 ноября 1946

Дорогой Николай!