Ветувьяр

По лестнице застучали шаги, и в поле зрения вновь появился бородач.

— В доме все чисто, — Доложил Чудовищу он, — Оставаться здесь нет смысла.

— Значит, едем.

— Это мой дом, — Выговорила Селин, не сдвинувшись с места.

Глаза Чудовища в тот же миг опалили девушку гневом, но бородач вмешался вовремя:

— Твой отец мертв, и тут пятнадцать солдатских трупов, — Мягче, чем можно было ожидать от человека с таким голосом и лицом, начал он, — В любой момент сюда нагрянут еще орденские. Что ты собираешься с ними делать?

Селин сглотнула и огляделась вокруг. Внезапно стало так холодно, словно ее затащили в каменный склеп. Бородач прав, но…

Поехать с ними означало привязать себя к этому Чудовищу, что сейчас морщилось от отвращения, искоса поглядывая на нее.

— Да что ты с ней нянчишься, Робин, — Прошипел он, — Поедет, как миленькая, куда денется…

— Здесь ничего не осталось, — Бородатый Робин проигнорировал Чудовище, — Посмотри сама…

Она смотрела. Смотрела и сходила с ума от ужаса, что захватывал сердце и разум. Раньше Селин думала, что у нее ничего нет, но оказалось, что даже это “ничего” можно потерять, что она и сделала.

— Пять минут, чтоб собралась, — Бросило Чудовище, поворачиваясь к двери.

Холодный воздух с улицы ударил в лицо, едва только камарил вышел, а Селин все стояла на месте. Ноги словно приросли к полу, а взгляд вцепился в безжизненное тело отца.

Не надо было смотреть, чтобы потом не видеть это в кошмарах, но она смотрела, пусть и совершенно бездумно. Чувств словно не осталось, все их перекрыл собой страх.

— Ты прости его, — Бородач кивнул на дверь, — Он вспыльчив, как последний идиот. Я с ним поговорю, он переменится.

Нужно было поблагодарить, возразить, сказать хоть что-то, но она молчала.

— Давай я помогу тебе, — Камарил протянул руку, — Твоя комната наверху?

Селин кивнула, не поднимая глаз.

Крепкая теплая ладонь обхватила ее пальцы и потянула за собой. Не так, как Чудовище — мягко, спокойно.

— Кто ж тебя так запугал? Папашка или жених?

Пристально смотря под ноги, Селин пробиралась к лестнице, перешагивая лужи крови и страшные разводы. Колени дрожали, грозясь подогнуться, но все же выдержали, пока Робин продолжал говорить с ней:

— Ты еще узнаешь Ланфорда. Он не так плох, как кажется. Просто… он очень решительный и требует того же от других. Ты с ним посмелее, он и смягчится. Он таких любит. Но я ему все равно скажу, чтоб за языком следил…

Селин была уже на пороге своей комнаты. В последний раз. Как бы она не ненавидела это место, сейчас стало больно, да еще и слова бородача отдавались в голове неприятным эхом.

Поняв, что сейчас ей и вправду нечего терять, девушка обернулась:

— Не утруждайтесь, это лишнее. Мне все равно.

Глава 5. Гвойн. ка-Гвойн

И для чего мужику вешать на себя столько железа? Нет, Рауд мог понять и серьги, и кольца, и даже всякие там ошейники — но не цепочку, идущую от уха к ноздре, да еще и с какими-то бубенцами! А еще ведь эта тряпка на башке — тяжело ведь, да и смысла никакого!

Естественно, Рауд не слышал ни слова из того, что вещал на ломаном гвойне этот обернутый в дорогущие ткани почтенный гость, но он сидел здесь и не для этого. Чтобы отвечать и улыбаться, здесь были дядюшка с Гурдом, который еще и успевал что-то записывать.

Любимый родственник как раз собирался что-то сказать, и Рауд напряг извилины, чтобы вникнуть. Да и выражение лица, глядишь, поумнее станет.

— Дипломатия подразумевает обдуманные просьбы и взвешенные решения, а следовательно, полную непредвзятость. Давайте еще раз, господин Шариат, по порядку — опишите причины вашего поражения от двисетского флота при Канхольме.

Вот же загнул! Нет, Рауд такие слова тоже знал и даже когда-то учился их применять, вот только выходило всегда прескверно, но в дипломаты он не подался не поэтому. Основная причина состояла в том, что “ваш внешний облик, дорогой племянник, не слишком располагает к светским беседам”. Так говорил дядюшка, “внешним обликом” тоже, по сути, не блещущий, но в дипломатии отчего-то преуспевший, и все же причину “рожей не вышел” на тот момент юный Рауд с радостью принял и все свои таланты направил в иное русло.

И сидел он здесь из-за этих самых талантов…

От скуки хотелось если не повеситься, то взвыть уж точно. Рауд уныло взглянул на гобелен, что расположился аккурат за дядюшкиной спиной — огромный вышитый герб Гвойна, принятый первым правителем свободного острова Тьорном Остроскалым. Над кличкой Рауд в детстве посмеивался, да и Гурд этим не брезговал, за что мальчишки всегда получали от дядьки заслуженный подзатыльник, вот только на одного наказание возымело действие, а на другого — нет.

Гурд продолжал что-то старательно записывать, хотя по делу говорил только дядька — ну да этот всегда найдет, что припомнить и подметить. Оттого и стал к тридцати годам лыс, как колено.

— Двизет! — Гремя бубенцами на роже, воскликнул имперец, — К щертям Двизет! Езли бы нэ кырацийцы, пабэда была бы нажа!

— Это нам известно, — Дядюшка учтиво сложил руки перед собой, — После вступления в бой флагмана кирацийского флота все пошло наперекосяк.