Ветвь оливы

Я выбрался из кустов и почти не прячась, так как лишние строения служили хорошей преградой от случайного взгляда, быстро пошел в сторону загона, обогнул его, не забывая все же внимательно посматривать по сторонам. Амбар прикрывал меня надежно, а свиньи заглушали все нечаянные звуки. Никогда ведь никого не интересует — может ли к ним подобраться всего лишь один человек, верно? Скоро я начал различать голоса, и слова, которыми они обменивались.

— Хватит с меня детских сказок! — резко говорил голос немного в нос, с отчетливым гасконским акцентом. — Нас предали! И вы это отлично понимаете! Все эти чертовы паписты — предатели! Они заманили нас в ловушку, они сбили нас с толку, чтобы рассеять наши силы и уничтожить нас! Вы видели, кто на нас напал! Видели, кто их вел?! А в Париже, этом городе-вертепе, мы-то думали, что мы заодно! Как же!..

Толпа одобрительно загудела. Что ж мне так не везет с гасконцами? — подумал я не без иронии.

— Дю Барра, — ответил ему твердый молодой голос с очень похожим акцентом, и к тому же, хорошо знакомый. — Вы, конечно, только и рады припомнить старые счеты! Неужто это все из-за того «пушечного переполоха», который вы никак не можете переварить? — Чувства меня настигли самые смешанные. Я рад был услышать д’Обинье, присутствия которого никак тут не ожидал, но слова «пушечный переполох» не слишком меня обрадовали. Если у кого-то, достаточно шумного, есть претензии к тому, что когда-то мы натворили вместе с Раулем и Готье, мое появление вряд ли его успокоит.

— Во время пушечного переполоха погиб мой брат! — пылко заявил первый гасконец, усугубив мою легкую меланхолию.

— Это война, дю Барра. Мы все друг друга убиваем. А вы никогда не слышали поговорку: «Кто старое помянет, тому глаз вон»?!

По толпе, хоть и негусто, прокатился невольный смех. Что ж, это немного, но обнадеживало.

— Это был он! — воскликнул дю Барра. — Д’Эмико-Левер! А де Флёррн последнее время водил с ним дружбу! И с другими «героями», — это слово дю Барра буквально выплюнул, — той подлой вылазки!

— Что касается «героеф той подлой вылазки», — услышал я, снова не без облегчения, спокойный голос Таннеберга. Правда, редко у него так сильно проявлялся акцент, и значит, он был отнюдь не спокоен. Но по крайней мере, он был жив-здоров, и это меня порадовало. — То я пыл бы не прочь, чтобы они были на нашей стороне. Увфы. С ними всего лишь случшилось то, что случшалось со многими, нашими жше товарищами! Мы знали их! И они знали нас! Но мы их большше не узнаём, и они нас не узнаютт! И в этом ужше виноваты не паписты. Им тожше достается. Так может, это вы заодно с нашими врагами, дю Барра?

Повисла гробовая тишина.

Я осторожно выглянул за угол амбара. На крыльце довольно крепкого хорошего дома стояли Таннеберг и д’Обинье, а за ними хулиганская парочка с Туманного Альбиона — Сидни и Роли. Сидя на ступеньках с хмурым видом и с недобрым прищуром поглядывая вокруг, чистил ногти ножом мальчишка по прозвищу Выскочка. Перед крыльцом стоял разъяренный длинноносый гугенот со взором горящим, а рейтары, слушая энергичную беседу, стояли вокруг, почесывая в затылке, и похоже, если не явно, то морально склонялись на сторону гасконца. Рядом с которым я разглядел еще довольно-таки знакомую компанию — пятеро мрачно-заносчивых пуритан, с которыми мы как-то поспорили, является ли Земля плоской или шарообразной. Приехали… И как их сюда занесло? Видно, как и троицу поэтов, по собственному почину в борьбе за веру, как они ее понимали. Эти тоже не будут мне рады.

— Не называйте предателем меня! Это вы предали свою веру! — с привзвизгом выпалил дю Барра. Слушатели впечатленно покачнулись, раздалось угрожающее гудение. — И что нам делать дальше? Вот мы здесь! Нас увели из Парижа, и что дальше? Вернуться? Или продолжить путь? Или послать всех к дьяволу?!

На месте Таннеберга я бы его уже пристрелил, — подумал я отрешенно, — но раз он до сих пор этого не сделал, значит, не хочет явного бунта и у дю Барра немало сторонников, взять хотя бы тех пятерых. Надо бы их всех чем-нибудь отвлечь. Но уж не пальбой из излучателя — перепугаются еще пуще. Я отвернулся от перетаптывающегося в нерешительности отряда и огляделся. Кроме свиного загона перед самым моим носом, смотреть было особенно не на что. И воротца были рядом. Поглядев на них немного, я тихо хмыкнул и, достав кинжал, принялся перерезать грязную веревку, удерживающую воротца закрытыми. Интересно, — думал я, разглядывая узлы на веревке, — эти завязки хоть когда-нибудь развязывали? Или через что-то перекидывали? Не все же время их перерезают?.. Но признаков этого почему-то я не видел. Что меня и озадачило немного, пока я не догадался, что это не совсем «воротца», а скорее «задняя калитка», а нормальный вход в загон — с другой стороны. Впрочем, это было уже совершенно неважно.