Ветвь оливы

Но еще прежде, чем мы выбрались за ворота, наш отряд предполагаемых диверсантов увеличился. Среди прибывших оказалось немало знакомых — и Фортингем, который, правда, не стал к нам присоединяться, собираясь всемерно поддерживать нас снаружи и из замка «никого не пущать», и веселый Пуаре и азартно заинтересованный де Лейва. И глядя, чуть позже, как этот последний шутливо пикировался с англичанами, я подумал, что эта безумная компания исторических личностей отстаивает право на собственное будущее, на жизнь той эпохи, символами которой они должны были стать. Пусть это не безоблачное будущее. Пусть уже неизвестно какое. Может быть, его у них уже и не будет, но пока они есть, они все еще таковы, какими должны быть, чтобы об этом времени было потом что вспомнить, неважно, враги они или друзья — и то и другое обычно бывает на время.

О том, что мы взяли с собой Огюста, отец узнал только, когда мы уже тронулись в путь. Сперва это его, кажется, шокировало, но не похоже, чтобы сильно. Он даже не стал спрашивать, что именно нас подвигло, допуская, по-видимому, что у нас были достаточные основания. Похоже, удивился он даже приятно — что мы не окончательно потеряли одного из нас. В любом случае, останавливаться и задерживаться меняя планы, было бы, пожалуй, поздно.

Царила ночь, полная стрекота сверчков, набирающая глубину и бархат. Колкие льдинки в небе дрожали жемчужной паутиной. Им в ответ посверкивали травы. Призрачный свет взблескивал на металле. Одинаково — на небе, на земле, на стали. Почему это казалось таким ярким? Стремление запомнить и ощутить каждое мгновение, пока не случилось что-то, что все изменит? Так, как не хотелось бы. Не хотелось бы убеждаться в том, сколько уже может быть потеряно.

Отряды катились тихими темными волнами, только мерцала рябь на водных гребешках. В замок проникнут немногие. Но понадобятся все. Рано или поздно. До скончанья их и нашего собственного времени.

Войска начали выстраиваться за гребнями холмов, потихоньку смыкая редко поблескивающее кольцо, а мы двинулись дальше. Огюст ехал с нами — его молчаливая тень с горящими глазами. Давно уже, при посторонних, мы не могли в открытую обмениваться мыслями. Оставалось лишь гадать, о чем он думал сейчас, когда мы приближались к месту, которое могло одним своим существованием сотворить с его головой все что угодно.

Разобраться бы со своей, чтобы не подвела…

Шелест листьев, шуршанье трав, скрип кожи — шелест — не больше чем шелест копыт по травам, по мягкой земле, шорох конского дыханья, облака из ноздрей стаи маленьких драконов, влага, поднимающаяся от земли.

— «Всякая плоть — трава», — тихо, себе под нос пробормотал я, чтобы никто меня не расслышал, вспомнив одну далекую тягостную ночь, похожую на страшную сказку, которая никак не кончалась и не могла кончиться. Разве только вместе с жизнью, убегавшей вместе с шелестом трав, к звездам, налитым светом, как сосуды с бессмертием. Полно. Забыто.

В мире слишком много никогда не кончающихся ночей, чтобы помнить их все.

Что бы там ни случилось, в чужом, далеком мире, мы были здесь.

— Еще одна ночь… — задумчиво проговорил Готье.

— Расскажешь как-нибудь подробней, чем был занят во время Варфоломеевской?

— Напишу мемуары, — ехидно отозвался он из темноты, и даже его седло насмешливо заскрипело. Я улыбнулся. Пусть кольцо замкнется. Когда-то он первый наткнулся на открытые двери, в которые уже закатили цистерну.

Оставив лошадей в ложбинке, мы двинулись еще глубже в ночь «налегке».

Остановились мы на дне небольшого рва, с протекающим рядом скудным извилистым ручейком.

— Где-то тут… — неуверенно проговорил Выскочка, шурша в кустах впереди.

— Где тут-то? Где тут?.. — нетерпеливо ворчал Лигоньяж.

— Кусты малость по-другому торчат, — ворчливо сообщил Выскочка и послышался методичный громкий хруст.

— Может, помочь парню? — тихо пробормотал Роли, пробираясь куда-то вперед в темноте.

— Сомневаюсь, что мы поймем, что это такое, — ответил ему вдогонку Сидни громким шепотом. — Если мы откроем фонари, это может привлечь внимание!

— Плохая идея, — поддержал де Лейва. — Лучше не мешать проводнику.

— Подождем немного, — согласился я, — дадим ему пару минут.

Послышались глухие удары, будто Выскочка пытался сломать дерево.

— Выскочка, — без выражения позвал Шаннуар — лейтенант Таннеберга, молодой и весьма суровый пуританин. — Что ты там делаешь?

— Пинаю кусты, — ответил тот громким шепотом. — Должен быть пустой звук!

— А давайте все дружно прыгнем в кусты? — хихикнул д’Обинье. — И послушаем, какой будет звук, или под кем что провалится…

— Понял! — вдруг воодушевился Каррико — он находился к Выскочке ближе всех. — Ай, черт!.. Крыса какая-то!.. — он поскользнулся и куда-то рухнул, с приличным грохотом.

Пуаре все-таки чуть-чуть поднял шторку одного из фонарей и посветил в его сторону.

Каррико, отплевываясь, сидел среди густых веток как птица в гнезде.

— Эврика! — торжествующе просипел он и постучал в склон. — Вот! Пустой звук!