— Спасибо. — Я был рад, что все закончилось. В том, что Диана все сделала как надо, я не сомневался. Хоть боль в руке стала только усиливаться — закончив операцию, Диана сняла жгут, онемение проходило и кровообращение восстанавливалось — со всеми вытекающими последствиями.
— Аккуратней, — предупредила она. — С переливанием крови тут, знаешь ли, могут быть проблемы. Если ты понимаешь, о чем я говорю.
Я приподнял брови. И впрямь, какое уж тут переливание — в кустарных условиях. Хотя как проверить кровь на агглютинацию я теперь знал и сам.
— Еще бы!
— Ужасно радует, — проворчала Диана. — Ты мог бы и сам попытаться остановить кровь, а не терять зря время, как будто у тебя еще десяток жизней в запасе! Ты же разбираешься в этом не хуже меня!
Может, это и справедливый упрек. Вспомнив о том, что если не есть, то по крайней мере должны быть — другие времена и другие жизни, теоретически, я
— Уж прости. — На объяснения меня бы все равно не хватило.
— Наверное, это из-за воспоминаний, — вздохнула сестренка. Я испытал облегчение. Значит и правда, уже все всё помнят. И все всё знают. Знают, как это важно, и что нужно делать… — Все от этого на время выходили из строя. Дезориентация, попытки спохватиться, вспомнить больше, проанализировать упущенное время, то, что мы не поняли раньше, потому что не помнили главного. Еще удивительно, что ты сумел довести все до конца! И неудивительно, что пропустил один последний удар, когда он уже знал, с кем имеет дело. И все же ты его не упустил, хоть это… — Диана покачала головой, и лицо ее вдруг стало беспомощным. Не только мне было жаль Нейта. Теперь она тоже понимала, что с ним было что-то не так. — И еще, почти уверена, этот их «перечный состав» на клинках не так безобиден, по крайней мере, в достаточных дозах, а мелких царапин вы все схватили немало. Наверняка он должен подавлять, может быть вызывать депрессию, легкие галлюцинации, кошмары.
— Воспоминания, — продолжил я почти в шутку и осекся, изумленно и растерянно посмотрев на Жанну. Она не произносила до сих пор ни слова. А мы говорили так, будто ее здесь не было. И я ощутил вдруг от этого удивительно гадкое чувство. — Прости. Мне так жаль…
— Все хорошо. — Ее голос был тихим и очень мягким. В руках у нее был кубок, и она все так же, с улыбкой, протягивала его мне. Я уступил. В конце концов, всего лишь своему низменному желанию, позволив ей поднести кубок к моим губам и выпив разбавленное вино. — Диана многое мне объяснила. И ты ведь тоже объяснял как мог, раньше.
Я бросил взгляд на Диану. Что ж, может это к лучшему. И наверняка Диана нашла нужные слова. Значит, теперь мы можем говорить при Жанне. Но я не хотел, чтобы при этом она чувствовала себя рядом с нами лишней ненужной вещью.
Диана собирала свои инструменты, и похоже, второпях.
— Оставлю вас, — бросила она небрежно и решительно двинулась к двери. — В доме сейчас настоящий полевой госпиталь. У меня куча дел.
— Постой! — я дернулся, оторвавшись от проклятой подушки на целую пору дюймов и, задохнувшись, снова рухнул на нее, чувствуя себя выброшенной на берег медузой — абсолютно без костей, дрожащей и тающей… — Со всеми все в порядке?.. — сумел выдавить я. — Кто-то объявлялся? Расскажи что происходит!..
Остановившись у двери, Диана нахмурилась.
— Прости, братец, но ты отвоевался. Все делают свое дело, и мы многого сейчас не знаем. Огюст отправился в Лувр. Не думай, что без тебя не справятся. Теперь, когда мы все помним, мы в десять раз сильнее! Все будет хорошо.
— Хотелось бы верить…
Диана распахнула дверь и, выйдя, решительно закрыла ее за собой.
Так и есть… Бесполезная, выброшенная на берег медуза. Хоть еще и не умер. И стоило ли ради этого все вспоминать?!..
— Тебе нужно отдохнуть, — ласково проговорила Жанна, нежно проведя рукой по моим волосам — видно, они топорщились дыбом.
— Наверное. — Я посмотрел на нее со вздохом. — Хочу, чтобы все поскорее закончилось. То, что есть — такого не должно быть.
У всякой медали две стороны. Не будь того, что есть, сегодняшняя Варфоломеевская ночь была бы настоящей и самой обычной. И кем в ней были бы мы — тот еще философский вопрос. Но «хорошего понемножку», это все равно надо поскорее прекратить.
— Знаю, — сказала она.
— Не хотел устраивать все это под окнами…
— Знаю.
— И ты не боишься нас… Меня?
— Нет.
От тебя ведь ничего невозможно скрыть. Будь это не так, мы… я постарался бы тебя оградить от всего этого. Быть может, ты ничего бы не узнала.
Она улыбнулась.