Вьеварум

Но мало того, Герцен еще раз письменно подтвердил Постникову (и тот в доказательство своих успехов представил письмо в III отделение, где оно и было найдено советскими историками), что основное условие продажи — обязательное издание всех долгоруковских секретных бумаг.

Конечно, проще всего Постникову получить ценою любых обещаний бумаги и скрыться. Однако агент толков и честолюбив. Он не желает неприятностей своему правительству в случае огласки, экономит его финансы и к тому же предлагает обернуть все дело в пользу своих. Он-то сам достаточно умен, чтобы понять: многие исторические материалы из долгоруковского собрания можно опубликовать, особенно если подача документов и комментарии будут легки и безобидны. На пороге 1870-х годов российская цензура мягче, и многое, совершенно немыслимое к опубликованию за 15–20 лет до того, теперь можно позволить (рассуждая притом, что ведь все равно за границей уже опубликовано немало!). Правда, если слишком нажимать на эту мысль, начальство Постникова еще подумает, будто агент не считает архив Долгорукова слишком опасным (что противоречит прежнему указанию царя) или что шпион имеет какой-то особый личный интерес во всей истории… Поэтому Постников пишет начальству со всей возможной деликатностью, предлагая издать за границей некоторую наиболее безобидную часть бумаг, таким путем сохранить ценные связи с эмиграцией.

Идея эта была высочайше одобрена, и Постников-Романн, торгуясь с Тхоржевским, стал готовиться к нелегальной публикации.

"Этот Постников, — жалуется Герцен Огареву, — меня мучил, как кошмар. Брал бы Тхоржевский деньги, благо дают, и — баста".

Наконец сошлись на 6500 рублях (26 тысяч франков). Общий же расход III отделения на приобретение долгоруковских бумаг приближался к 10 тысячам рублей. 1 ноября 1869 года Постников сделался обладателем тяжелого сундука рукописей и, конечно, тотчас переправил его в Петербург, на Цепной мост. Вскоре вышел и второй том "Мемуаров Долгорукова"; человеку, не знающему всей подноготной, никогда не вообразить, что скрывается за этим тоненьким эмигрантским изданием "Некоторых бумаг из архива Долгорукова" (Женева, 1870). Бумаги сравнительно безобидны, доход же от продажи сборника учтут аккуратные чиновники III отделения… Но все же, чего только не приходится делать на службе тайному агенту: дружить с революционером Герценом, издавать изгнанника Долгорукова, снабжать деньгами государственных преступников Огарева, Тхоржевского, носиться по Европе вместе с первым анархистом Бакуниным! Осенью 1870 года, когда начались революционные события во Франции, Бакунин, разумеется, отправился в самое пекло, и вместе с русским «коллегой» Постниковым они участвуют в Лионском восстании, потом едва уносят ноги от французских жандармов. Агент III отделения нечаянно вошел в историю не по своему ведомству…

Затем Постников вернулся в Россию и вскоре умер. Но еще раньше, в январе 1870-го, не стало Герцена, и теперь уж некому было по-настоящему разобраться, что там издал и чего не издал странствующий подполковник. Одним маленьким выпуском посмертное издание долгоруковских бумаг и окончилось. Действующие лица сходили со сцены, в Европе 1870–1871 годов зажигались войны и восстания — все смешалось, прошлое забывалось…

* * *

"Среди бумаг Романна, — писал в 1925-м Р. М. Кантор, — сохранился полный перечень купленным бумагам. Куда они девались, неизвестно…"

"Вероятно, архив Петра Долгорукова погиб" — такой приговор произнесли или напечатали многие специалисты за те полвека, которые прошли со времени находки Кантора.

Мне рассказывали, будто известный исследователь русского освободительного движения и пушкинист П. Е. Щеголев говорил, что отдал бы годы жизни, если б мог найти архив «князя-республиканца» (Щеголев, правда, надеялся найти в том архиве и новые сведения относительно известного пасквиля против Пушкина).

К счастью, сохранилась опись — перечень захваченных долгоруковских бумаг. Ее и искать-то не надо — Кантор прямо сообщил, что опись приложена к отчетам Романна, и так оно и должно быть: шпион не сдает начальству трофеи без точного списка захваченного…

Опись оказалась даже в двух экземплярах, в каждом — около 300 пунктов, и притом один пункт часто обозначает объемистую пачку писем, толстый сборник или даже несколько томов.

Дипломы, грамоты, переписка рода Долгоруковых — самого князя Петра, его родителей, дядей, пращуров; это естественно. Но среди родни — генералы, посланники, сенаторы, фавориты… Письма к Екатерине II, подписанные "монахиня Долгорукова", — это от несчастной жертвы многолетних преследований популярной в России "Натальи, боярской дочери".