Въездное & (Не)Выездное

Это был не первый мой приезд. Но в первый там боролись со снегом методом самотаяния, и по городу было особо не погулять. Запомнилась невероятная южная архитектурная пышность, которой навалом, скажем, в Праге, а вот в России практически нет. Не просто пламенеющая эклектика, когда все в кучу, много и сразу; не просто кремовый торт здания городской думы, – а весь старый город этим кремом мазан, всюду эти архитектурные марципаны, на каждом дореволюционном домишке. Ими покрыт весь центр, начиная с крутобедрых улочек возле собора и рынка, моющих ступни в Доне – и южный город производит сильное впечатление сочетанием изобилия с покосившимися хибарами, а также с той грязью, которой город покрыт.

Надеюсь, вы меня поняли: Ростов мне даже нравится, потому что грязь у нас всюду, включая Питер и Москву, это наш такой цивилизационный маркер, – а вот пышный историзм в России не везде. Всюду у нас как раз все одинаково уныло (или почти одинаково, или почти уныло), Иваново от Тюмени не отличить. Поверьте человеку, объехавшему страну от Калининграда до Камчатки.

Вот эта ужасающая стандартизация, однообразие, этот единый городской шаблон – он, конечно, предмет моих страданий. В поездках хорошо видно, что страна причесана под одну даже не архитектурную, а идейную гребенку. Главный этап был послевоенный, когда на руинах церквей, хором, да и просто руинах начали взращивать одинаковые драмтеатры с колоннами, одинаковых Лениных на проспектах Ленина, одинаковые пятиэтажки. И если вы думаете, что эта стрижка бобриком в прошлом – да ничего подобного! Потому что суть не в том, как стрижена башка, а в том, что всем одинаково.

В наше время выделяются три таких пахоты плугом едино-образия. Первая – это дорогие (или, если с южным фрикативным «г», «дорохие») высотные дома монолитного железобетона, непременно с подземными гаражами, а теперь и со сплошным остеклением, торчащие прыщами что над Тихим океаном, что над Доном, что над какой-нибудь Уводью. Смысл – заявить, что, эвона! и мы можем, а не только москвичи. Они прут вверх, не считаясь ни с окружением, ни с историей, ни с genius loci, потому что какие, на хрен, боги места, если есть бабки.

Вслед за «бохатыми» домами стал перепахивать города второй лемех: сетевые магазины. Я уже давно в поездках ни в какие магазины не хожу, потому что – какой смысл? В Хабаровске, в Казани, в Новосибирске – всюду одно. Вот скучковались Adidas, Intersport, Nike; вот Zara, «М.Видео», HM. Причем плуг ритейла разворотил поле так, что на нем вообще не растет ничего из того, что обильно колосится в Европе: я про магазинчики с местными товарами для дома. Ну, все эти свечи, лампы, зеркала, салфетки. Я в Европе люблю по таким шататься и мелочевку покупать. У нас вместо этого – общак Zara Home.

А третий плуг ведет борозду прямо на наших глазах: это сетевые рестораны и фастфуд. Теперь всюду, куда ни плюнь (а плюнуть хочется) – роллы, суши, «цезарь», кальян. Всюду – «Патио Пицца» и «Кофе Хауз» (где, если повезет, дрянной кофе через полчаса принесут). То есть узнать в Ростове-на-Дону, что такое южнорусская кухня, нельзя. И если вы захотите в Ростове вкусно поесть, примите мои соболезнования. Единственный оазис – угол Красноармейской и Газетного переулка, мне про него нашептал один знакомый ресторатор. Но поваров в сетевом ресторане «Рис» (где и роллы, и ризотто) следует сбросить с раската в Дон. Там я съел худшую в своей жизни «Маргариту». Тесто в ней было пышно, как актриса Крачковская, зато помидоры – пластмассовые…

…Ну, а теперь возвращаюсь к тому, с чего начал: с донских казаков. И не надо только, еще до разговора о них, сурово мне выговаривать, что я ни фига в Ростове не понял, что пишу про грязь, а надо про грандиозный драмтеатр в стиле конструктивизма; что ужинать грамотный ростовчанин катит в шалманы Левбердона, левого берега Дона, – вот там шашлыки, вино рекой и гостинички.

Да знаю я! Про Левбердон когда-то свистящим шепотом мне рассказывал еще бывший коллега Дибров: «Там пох-х-хоть растворена в воздухе!».

Все это, повторяю, мне известно, и печаль моя в другом – в одинаковости убогости и в убогости одинаковости, равняющей наши города. И вот казаки, будь они хоть нацией, хоть сословием, хоть просто ряжеными, – да, казаков на ростовских улицах я мечтал бы увидеть. Ведь должны они где-то существовать? Вещает же в Ростове радио «Казачий Дон» – чудовищная второсортная тоска, прерываемая «Любо!» да «Слава богу!» в манере «Слава КПСС!»? Дела, приведшие в Ростов, заставили меня прослушать по «Казачьему Дону» пару программ – с шансонно-ресторанным музыкантом Никольским («Любо!»), и еще про местный «Гимн Кавказу» – невероятного убожества произведение, начиная от слов («Здесь земля отцов, дедов и нас») и заканчивая музыкальной раскладкой, убедительно доказывающей, что интернационализм по заказу, как и патриотизм по заказу, всегда выполняют роль крышки над выгребной ямой…

Но казаков я хотел видеть!