ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

Третий случай. Как-то раз мы с Глебычем были командированы от факультета (в числе прочих, как представители преподавателей и научных сотрудников) на выступление некой преподавательницы с кафедры философии и марксизма-ленинизма. Надо было явиться, отметиться и в обязательном порядке выслушать ее доклад. Тема была какая-то казенная и, мягко выражаясь, не слишком занимательная, лекторша нудно повторяла общие фразы. Слушал, слушал и мне вдруг стало совсем скучно и я начал, как потом Глебыч точно определил, выпендриваться (у него другой глагол был, более правильный.)

Находил у нее ошибки и оповещал о них всех рядом присутствующих. Тем более, что это были симпатичные дамочки с других факультетов, одобрительно хихикающие. Особенно разошелся, когда она начала объяснять все наши проблемы тем, что слишком много в Москву «деревни понаехало»! Понимая под «деревней» все не московское. А так как видочек у нее был тот еще, далеко не столичный, да и говорок соответствующий, я и поинтересовался, подняв руку, а сама то она откуда? И представился, что я вот ярославский и совсем этого не стесняюсь. И, видно, попал в больное место!

Лекторша дернулась и заявила, что о моих антисоветских высказываниях и попытках сорвать доклад, на которые она уже ранее обратила внимание, она обязательно сообщит в партком и попросит принять меры. И ушла, дверью хлопнув!

На меня все смотрели, как на прокаженного, уже помеченного первыми признаками болезни. Ох и ругал я себя, но было поздно. Ну куда понесло, сидел бы дремал или книжечку читал.

А так через час меня Шеф уже вызвал, чтобы узнать, в чем дело. И посоветовал идти первому к этой лекторше на кафедру с повинной головой, придумать причину своего плохого и наглого поведения (типа жуткий гастрит с утра, с женой разругался) и не ждать, пока ему спустят указание – принять меры и доложить об исполнении.

Идти на такой вариант я не хотел: понимал, что все равно не поможет. Сидел и уныло томился, но полностью истомиться не успел. Две преподавательницы с этой кафедры подлетели ко мне быстрее. И начали выяснять, правда ли докладчица говорила то-то и то-то, а я ее поправил? И еще что-то в таком плане. У них там, оказывается, в зале знакомые были. И быстренько обо всем на кафедру остальным передали.

А в итоге они спросили прямо – а не хочу ли я помочь спасти в общем то нормальную кафедру от этой природной дуры, не так давно к ним попавшей и уже всех доставшей? И добавили с намеком: да и себя заодно? Я прямо обалдел от такого поворота.

А у них уже и проект моего обращения («рыба», всё как полагается) к заведующему кафедрой был готов. Дескать, не мог равнодушно слушать, как не квалифицировано искажают линию партии и нашу светлую советскую действительность!

Я попытался вывернуться, ну хотя бы некоторые формулировки более человеческими сделать. И вообще предложил групповое обращение написать, были же их знакомые в зале. Но старшая среди них сказала, они то были, но с репликами не лезли, как некоторые ……, добавив ту же характеристику, какую и Глебыч употребил.

– И ты что, забыл? За групповуху больше дают!-

Посмеялись еще, и я пошел писать якобы «крик души», но под их диктовку.

Через день наш бессменный кафедральный парторг и член институтского Парткома Михаил Николаевич Манаков сказал мне:

– Слушай, а ты не так и прост, каким хочешь казаться! Собрание только что закончилось на кафедре философии и марксизма, соответственно, ленинизма. И знаешь, чем? Лекторше, на тебя кляузу накатавшей, предложили уволиться по-хорошему. Я там от парткома института был. Так потом подошли ко мне две симпатичные дамочки и попросили тебе передать спасибо, должницы, дескать, теперь и вообще тебя любят!

– Михаил Николаич, это же чисто платоническая и вообще партийная любовь, – отреагировал я и рассказал ему суть происшедшего.

– Ох и доболтаешься ты когда-нибудь и до выпендриваешься (опять Глебыча глагол) со своим ехидством. Знаешь, куда иногда лучше язык засунуть? – Я кивнул.

– Вот так и поступай! Распустил тут вас Шеф за своей спиной!

Но с предсказанием не угадал, быстрее времена изменились. Но если бы докладчица была не такая злобная и набитая дура и не достала бы перед этим своих же коллег по кафедре, плакали бы мои зарубежные вояжи после такой отметины в личном деле. Чуть не попал в непонятное! Опять.

С – Стрельба, Собаки и Страх

Стрельба

Стреляли или собирались реально в меня попасть, и прицельно, несколько раз. Один, когда я просто попал в непонятное – криминальное. Чужие разборки были, бандитские, со стрельбой, и меня, наверное, перепутали с кем-то. Хорошо, что почти в последний момент, когда я уже глотал кровь с разбитых губ и ощущал металлический вкус дула пистолета, мне в рот засунутого, они что-то перетерли между собой и все-таки решили, что не того прихватили. Причем это в советское время в ресторане «Варшава»! Просто не вовремя пошел в туалет от столика нашей хорошо гулявшей кубинско-мексиканско-русской компании.