Везет как рыжей

– Завернете его в пакет и положите в холодильник, лучше даже в морозильную камеру, – уже тише продолжил сосед.

Посетитель беспокойно зашевелился на скрипучем стуле.

– Дохлого кота – в холодильник? Я же ем из него, как можно! Меня потом тошнить будет!

– А от денег вас не затошнит? – язвительно поинтересовался забинтованный. – Я вам пятьсот баксов плачу, и за что? Всего-то и нужно, что раскопать кошачью могилу и достать из нее тело!

– А оно не воняет? – опасливо спросил посетитель, заранее брезгливо морща нос.

– Да говорю же вам, только что зарыли! Свеженький! Еще вчера был живее всех живых!

– А это законно?

– Это совершенно законно! Поймите, вы же не человеческую могилу раскапывать будете, а кошачью! И притом учтите, что кот этот, как только помер, всякую ценность для хозяев утратил, потому что покойнику содержание не выплачивается. Раз лапы протянул – все, наследство тю-тю! Так что никому он теперь не нужен.

– А вам тогда зачем? – резонно поинтересовался посетитель.

– А вот это не ваше дело! – возмущенно скрипнули блоки.

– Тише!

Собеседники понизили голоса. Сашок перестал прислушиваться и задумался. По всему выходило, что говорили эти двое о Тохе, ведь второго кота-наследника в Екатеринодаре быть не могло, такая фантастическая ситуация просто неповторима… Значит, кота больше нет и можно прекратить погоню за кошачьим наследством.

Эта мысль неожиданно принесла ему облегчение.

«Интересно, а что же случилось с Тохой?» – подумал еще Сашок, на сей раз засыпая по-настоящему.

Во сне ему привиделся огромный белый кот с куцыми голубиными крылышками на спине и сияющим нимбом над головой. Свесив пушистый хвост в небесную синь, кот прочно сидел на пухлом поролоновом облаке, когтистой лапой усердно терзал струны золоченой арфы и немузыкально орал.

Сашок проснулся и сразу нашел источник звука: сосед по палате нервно грыз шоколадку и при этом так дергал подвешенной рукой, что блоки поддерживающего механизма громко и пронзительно скрипели.

– А помните, как прошлой осенью мы праздновали день рождения кота? – опуская на подоконник кружку с пивом для Моржика и стакан с соком для меня, мечтательно спросил Колян.

В комнате завозилась Ирка:

– Покажи еще раз фотографии!

– Фотографии-порнографии, – сквозь зубы срифмовал Моржик.

Я утерла пот со лба и спросила Моржика, старательно ковыряющего столовым ножом сухую землю в старой дырявой кастрюле:

– Может, хватит ее полоскать?

Моржик заглянул в ведро, где вымачивался кустик, заявленный как вьющаяся роза, и кивнул.

– Сажаем? – обрадовалась я.

– Сеем, сеем, посеваем, с новой розой поздравляем, – рассеянно пробормотал Моржик.

Он провертел в емкости с землей углубление, налил в него воды, осторожно извлек розовый полуфабрикат из ведра и поместил его в землю.

– Давайте притопчу! – предложил Колян, заглядывая из прохладной комнаты на балкон, где парились мы с Моржиком, и высовывая из двери ногу в тапке сорок пятого размера.

– Изыди, – сквозь зубы сказала я.

Колян исчез, но на его месте появилась Ирка с раскрытым фотоальбомом в руках.

– Мне вот этот снимок больше всех нравится, – сообщила подруга.

Отряхнув руки, я вошла с балкона в комнату, заглянула в альбом и кивнула:

– Правда, хорошая фотография!

На снимке был запечатлен Тоха, решительно шагающий к холодильнику. На голове у кота была конусообразная именинная шляпка, завязанная под подбородком золотой тесьмой.

– Жалко, тортик из «Вискаса» со свечами в кадр не попал, – посетовал Колян, сам осуществлявший фотосъемку.

– Зато холодильник едва ли не в полный рост, – язвительно заметила я. – Подумаешь еще, а где, собственно, любимый объект съемок?

С балкона с пивной кружкой в руке в комнату шагнул раскрасневшийся под солнцем Моржик.

– А что же теперь будет с днями рождения кота? – поинтересовался он. – Начнем отсчет с нуля или будем праздновать подпольно? В смысле, без фейерверка, надувных шаров, ритуального надирания ушей и стенгазеты «Жизнь замечательных котов»?

Я неуверенно пожала плечами.

– Эх, а ведь я Тохе столько потрясающих стихов посвятил! – вздохнул Колян, посмотрев на безмятежно спящего кота с таким видом, будто тот был в чем-то виноват. – Помните? Вот это, к примеру, из раннего: «Тоха – толстый кот мохнатый, он не любит депутатов!»

– Как же, как же, – оживился Моржик. – Помню! «Тоха – толстый кот пушистый, он не терпит шовинистов!»

– Чистая правда, – кивнул Колян. – Кот страшно далек от политики и совершенно чужд классовой и расовой дискриминации!

– «Страшно далеки они от народа», – к чему-то вспомнила Ирка.

– Ну, если уж цитировать и перефразировать классиков, то мне вспоминаются другие твои, Коля, бессмертные строки, – оживилась я. – Вернее, ваши общие с Александром Сергеевичем Пушкиным: «Тоха, Тоха, ты вонюч, мочевой пузырь текуч!» Это же шедевр! Какая рифма!

– Какой образ! – подхватила Ирка.

– Зримый! Осязаемый! Более того, практически обоняемый! – продолжила я. – И на ту же социально значимую тему, уже от первого лица: «Писать в тазик не хочу, на паркет пролью мочу!»

– А вот еще было, я помню, – расплылся в улыбке Моржик. – «Эй, котенция! Какова твоя потенция?»