Вежливость королев

Карина постепенно научилась ориентироваться в бесконечных переходах и комнатах герцогского замка, преследуя при этом практическую цель: поменьше попадаться на глаза назойливым и любопытным служанкам. Поэтому немудрено, что ее любимым местом уединения стала библиотека. За рядами громоздких темных шкафов, плотно забитых книгами, свитками и непонятными стопками темно-желтой бумаги, Карина обнаружила крохотный закуток возле маленького же, пыльного оконца. В закутке как раз помещались небольшой пятиугольный курительный столик, старая молельная скамеечка (их девушка тайком перетащила в закуток из какой-то очередной кладовой в момент, когда поблизости не было бдительной экономки) и сама Карина. Здесь после обязательных процедур умывания и завтрака она могла спрятаться от всего этого чуждого ей мира и либо читать наугад вытянутый из шкафа том, либо предаваться грустным размышлениям (почему-то все эти дни оптимизм Карины таял, как жир на горячей сковородке) и тихонько плакать.

Хорошо все-таки, что безголовый Гогейтис нашел Карину в ее убежище не тогда, когда она лила слезы, а в момент поглощенности чтением. Карина читала стихи, при этом шевеля губами, как делают дети. Из оконца на ее склоненную голову с заплетенными в простую косу серебристыми волосами падал солнечный луч, и Карина была словно окружена светящимся ореолом…

Счастливым не нужны стихи,
Счастливые не пишут писем.
И со своей алмазной выси
Они не спустятся… Солги,
Скажи мне, в чем я был не прав,
Когда я был тобою болен?
Ты слышишь пенье колоколен
И шелест безмятежных трав.
Им больше незачем страдать,
Им ни к чему поэмы, оды…
Счастливым мирная природа
Свою подарит благодать.
А мы пойдем — что я, что ты —
С несчастьями в мешках заплечных.
И небо нас слезой заплещет
И возвращаться запретит.
И нам останется одно,
Нет, два: стихи и пенье птичье.
В несчастьях есть свое величье,
Оно счастливым не дано.

— Не дано… — шепотом повторила Карина и чуть не лишилась чувств, услышав тихое:

— Это мои стихи…

В простенке между шкафами стоял безголовый Гогейтис.

Карина попыталась сунуть книгу на полку, но вместо этого обрушила на пол с дюжину толстенных томов.

— Я такая неловкая! — Она поспешила их поднять.

— Я помогу вам! — кинулся ей на помощь Гогейтис…

И они, как и положено в таких ситуациях, столкнулись лбами.

— Ой! — Карина потерла лоб. — Я и не думала, что у вас там… голова.

Гогейтис тихо рассмеялся. Потом взял ладонь Карины, и девушка почувствовала, как ее запястья касаются невидимые губы.

— Я благодарен вам, сударыня…

— За что?

— Вы читали мои стихи. Их уже давно никто не читает. Даже я сам стал их забывать.

— А мне они нравятся.

— Правда?

С этого незапланированного свидания в библиотеке меж Кариной и Уильямом Магнусом Гогейтисом завязалось нечто вроде приятельских отношений.

И теперь Карине уже не было скучно. В обществе безголового кавалера она гуляла по расцветающему герцогскому парку, любовалась деревьями и цветами, названия которых знал только ее спутник, слушала его рассказы о Континенте Свободы, откуда ему пришлось бежать, о Тарсийском государстве, чья королева поначалу осыпала его милостями, а потом заточила в казематах за теорию Окон.

К вящему изумлению Уильяма, Карина оказалась девицей весьма сообразительной и образованной. Из уст ее так и сыпались фразы вроде: «параллельные миры», «зеркальное искажение реальности», «переход за грань»…

— Где вы учились, госпожа Карина, что постигли такие бездны премудрости? — изумлялся Гогейтис, а Карина отмахивалась:

— Я в детстве много читала фантастики. Там только про это и говорится.

— Фантастики? Что есть фан…

— То же, что и сказки, только иногда сбывается. Вот попала же я в другой мир. Небось какой-нибудь дотошный писатель об этом уже книжку написал…

— Невероятно! Впрочем, я и сам думал об этом…

— О написании книги?

— Нет! О том, что все мы — в разных мирах — так или иначе представляемся искаженными отражениями друг друга!