Везучие сукины дети (СИ)

Она могла бежать, это было очевидно, прятаться и скрываться, забившись в нору где-то на периферийных планетах, застывших в вечном сне середины девятнадцатого века — он надеялся, что она была достаточно умна, чтобы поступить именно так. Годы поисков не давали результатов, и судя по всему, Мику, его несчастная Мику окунулась в жестокую прозу реальной жизни, равнодушной и жестокой — и утонула в ней. Не исключено, что она была мертва, возможно — уже не первый год. Все указывало на это. Само ее отсутствие на поверхности информ-сети указывало на это. Но Доктор продолжал искать — лично и через своих осторожных посредников, никогда не выказывая интереса, но упорно и неуклонно. Он надеялся и ждал.

Ждал возможности найти свою девочку с бирюзовыми волосами.

Задания заносили его в разные места. Ему довелось слышать и грозную песню органических водопадов на Окси-Три, и сухой вой пустынного хамсина на Новом Леванте, и стон миллионов перелетных птиц, опадающих в лазерные силки в сезон охоты на странной планетарной системе Омикрон. Он доставлял оружие и наркотики в место, где среди раскаленных песков горели нефтяные месторождения, а на спекшемся в мутное стекло горизонте вырастали грибы далеких ядерных взрывов, и ходил по улицам городов, где штабелями лежали упакованные в целлофан тела начавшейся чумы, и оранжевый дым болотных испарений пожирал внутренности, сжигая легкие напалмом. Он был в мире, где во мраке опадающей от гамма-радиации листвы по выжженным пространствам континентов путешествовали добрые сказочники с оскаленными клыками железного волка, а преждевременно постаревшие дети с ужасом вглядывались в пыльные смерчи, ожидая очередного нашествия пепельно-серых кочевников.

Он как-то оказался проездом на планете, чьи обитатели в конечном счете уничтожили всю местную фауну, заселив планету дешевыми генномодифицированными версиями самих себя — встреча с людьми-рыбами, людьми-пустынными грызунами и даже людьми-орбитальными спутниками были тем опытом, который он и много лет спустя вспоминал без симпатии.

Хватало заданий и на самой Ганзе — как пояснял Хелайн, который изредка бывал в болтливом настроении, планета была чем-то вроде его временной оперативной базы. «Паршивое место, парень, — сказал он однажды молчаливому по своему обыкновению Доктору. — Но не я его выбирал — этой чести мне никогда не доставалось, таков уговор. Выбирают люди, запомни это. Выбирают всегда люди.»

Доктор запомнил эту фразу, хотя и не понял ее.

Через девять лет он впервые узнал о возможности путешествий во времени. Хелайн показал ему, как это делается. Все оказалось очень сложно в теории — но он никогда не любил теорию, и потому пропустил большую часть сказанного техно-жрецами мимо ушей. Главное было ясно: для путешествий нужна была энергия, и она имелась. К источнику энергии имел доступ только хозяин, но он был склонен делиться ей. Путешествия в прошлое были дороги, но возможны. Существовали запретные годы, места и периоды — например та же Уратха за несколько лет, во время и сразу позже своей гибели в конце двадцать второго века. Путешествий в будущее не существовало.

Несмотря на невероятные возможности, предоставляемые темпоральными прыжками, чаще всего они использовались с сугубо утилитарными целями, во избежание парадоксов времени, вызываемыми сверхсветовыми скоростями космических кораблей. Возможность прыгнуть назад на несколько лет сразу после выполнения заказа позволяла существенно экономить на оперативных расходах, и все это работало на повышение прибылей корпорации, которой руководил Хелайн.

Забавно, что возможность повелевать неумолимым временем, о которой так долго мечтали поэты и писатели всех без исключения разумных цивилизаций, в конце концов обернулась способом извлечения дополнительной прибыли. С другой стороны, это было единственно разумно, а значит, неизбежно.

Он прыгал в прошлое, близкое и совсем далекое, с целями как простыми и ясными, так и запутанными, смысл которых от него ускользал. Однажды с помощью гравитационной пушки он сбил космический корабль, который как раз входил в атмосферу неизвестной кислородной планеты, тот упал в тайгу и поджег ее. В другой раз вколол сильный галлюциноген шестерке туристов, ночующим на заснеженном перевале. Уничтожил какой-то редкий вид вьющихся растений в душных, пропахших порохом джунглях. Все это было странно, иногда противно, но обычно не слишком сложно.

— Но как же эффект бабочки? — спросил он как-то у Хелайна. — Изменения в прошлом неизбежно затронут настоящее. По крайней мере, так это всегда объяснялось. Объяснение было ошибочным?

— Не совсем, — протянул Хелайн. Он полулежал на кушетке, протянув ноги на специальный стульчик, и курил длинную папиросу. Витиеватый дым не поднимался к потолку, а отчего-то витал вокруг его обряженной в восточный халат фигуры. — А может, и да. Так сразу не объяснишь.

В вязком воздухе исступленно били крыльями бабочки и парили лепестки роз. За пределами их шатра кто-то, кажется, пел что-то тягучее низким вибрирующим голосом, по стенам ползли тяжелые тени.