Комбат мерил палату шагами. Молчал, ничего не говорил. Потапов, в синей больничной пижаме, пересиливая тошноту и головокружение, сидел на кровати, опустив на пол босые ноги. Комбат метался из угла в угол. Молчал. Лейтенант, не поворачивая забинтованной головы, следил за ним одними глазами. Сидеть было тяжело, и Потапов из последних сил старался не потерять сознания…
– Товарищ майор, – сказал незаметно вошедший в палату врач. – Вертолёты прибыли. Раненых необходимо срочно вывозить в армейский госпиталь. Ну и Кукушкина тоже… – На фамилии Кукушкин врач запнулся.
Комбат остановился и почти непонимающе взглянул на него. Потом, сообразив, кивнул и направился к двери. У косяка остановился и обернулся на лейтенанта. Потапов опустил красные, больные глаза.
– Повезло тебе, – негромко, очень сдержанно произнёс комбат. – Повезло тебе, что сам ранен…
Развернулся и вышел.
За окном ревели вертолёты с красными крестами на бортах. Санитары таскали носилки.
Светлана Иванова
КАРЕН ТАРИВЕРДИЕВ. МЕНЯ ХОРОНИЛИ ПЯТЬ РАЗ
На войне все дело – в соплях. Так утверждал мой знакомый служака-«афганец». Кто-то наматывает эти сопли на кулак и идет в бой. А кто-то растирает их по морде и остается в укрытии или прячется за спиной других. Есть еще такие, у кого соплей нет вообще, говорил мой приятель. Но их – единицы. И они всегда молчаливы. Почему? Просто всегда думают о жизни других. У майора разведки Карена Таривердиева за весь Афган погиб всего один боец в подразделении. Все остальные сотни жизней он вернул женам и матерям. А сам умирал пять раз. Он так про себя и говорит: обычный солдат. Рядовой майор.
Карен Таривердиев, сын знаменитого советского композитора Микаэла Таривердиева, не пошел по стопам отца. Он стал профессиональным военным, был майором ГРУ, воевал в Афганистане, не раз ранен, награжден боевыми наградами. В интервью нашему журналу Карен Микаэлович рассказал о том времени.
– Меня хоронили раз пять, наверное. Последний раз в июне этого года, когда принимал очередную должность в нашей компании. Я грохнулся в обморок прямо на своем рабочем месте. Побледнел-посинел-покраснел, меня схватили, засунули в «скорую» и откачивали прямо среди передней линейки нашего автосалона, между «Аккордов», «Легенд», «Джазов» и прочих машин. А на следующий день в интернете читаю: «Как сказал главный врач, состояние Карена Таривердиева крайне тяжелое, но врачи не теряют надежды». А рекордным случаем была осень 2006 года, когда мне позвонил малознакомый издатель из Таллина и долго не мог поверить, что разговаривает именно со мной, а не с кем-нибудь из родственников, а потом грустно поставил в известность: «Я только что получил известие из Германии, что вчера вечером вы скоропостижно скончались от последствий старых ранений». Я потом даже в зеркало на себя взглянул для проверки… Так что к слухам о своей смерти я отношусь по большей части с иронией – как правило, они сильно преувеличены.
– А что с вами случилось?
– Внутреннее кровотечение. Я и ранен был тяжело, и половину внутренностей мне ампутировали. Вот теперь они иногда бунтуют. А что про ранение рассказывать? Как обычно на войне происходит: шел-шел – и бац, все, приехали… И никакой романтики. Первый раз пуля, третий раз мина, второй раз даже не помню что.
– Некоторые военные находят в войне красоту…
– Я тоже считаю, что есть красота. Ведь это соревнование. Или ты, или тебя.
– А стоит война того, чтобы рисковать своей жизнью?
– Один шведский историк подсчитал, что за пять или шесть тысяч лет написанной истории на планете было только 235 дней без войны. Человечество всегда воевало, всегда воюет и всегда будет воевать. Это совершенно естественное состояние. Томас Гоббс, «Левиафан» («Война всех против всех») – почитайте. Жил при Елизавете. Вспомните определение войны по Клаузевицу: «Война есть продолжение политики иными средствами». Этой же точки зрения придерживался Энгельс. Вот, собственно, и весь смысл.
– А что вас, сына известного композитора, представителя золотой молодежи, толкнуло на войну?
– Начнем с того, что я никогда не был представителем золотой молодежи. Золотая молодежь – это не про меня. Я не глянец. Отца я уважал и даже обожал, но мне было бы стыдно прятаться за его спину. Отец, если честно признаться, – сын «врага народа», мой дед сидел. Довольно долго, несколько лет. А по тем временам быть сыном «врага народа», пусть даже и частично реабилитированного, далеко не сахарная судьба. Так что все, что сделал отец, он сделал своими руками из ничего. С чего бы я должен пользоваться его благами, а не делать себя сам? Кто мне дал такое право?
– Родители хотели сделать из вас музыканта?