Везучий Борька

— Что-нибудь дельное придумал?

— Так, кое-что… А написать успею. Это же пустяк, верно?

— Верно. Главное придумать. Ну пиши, время есть ещё. Только про мосты не пиши, понял?

— Больно нужны мне твои мосты через маленькие речки. Я, может, про большой. Про железнодорожный напишу.

— Чего-о?! А железнодорожный мост, по-твоему, не мост?

— Мост.

— Ну и хватит мостов! Пиши про другое. Про крокодилов, например.

— Про крокодилов тоже не интересно.

— Во даёт! Ну смотри, Вовка.

И он ушёл.

Про что же написать? Я ведь так ничего и не придумал.

Вот Виринея Семёновна сказала бы хоть про что. Тогда бы я в два счёта. А тут — про что хочешь. А про что? Ладно, ещё успеется. Пусть там Борька с Вадькой со своими мостами и крокодилами в отличники лезут. Пускай стараются…

И вот завтра надо сдавать сочинение, а у меня в тетрадке ещё и конь не валялся. Даже число не написано, не то что название.

Борька, Вадик и Толька помогали мне изо всех сил. Они напридумали мне всякого, про что написать. Только мне не хотелось. Потому что зачем, если это не я придумал. И тогда они сказали:

— Вовка, может, заболеешь, а? Может, не пойдёшь завтра в школу?..

— Ладно, — говорю, — постараюсь, если смогу.

Но на это тоже ведь надо время. Так что я пока сижу на кухне за столом у окна. Сижу над раскрытой тетрадкой.

В доме тихо, никого.

Смотрю на кухонную полку. На ней стоит четыре железных банки. Очень большая, чуть поменьше, ещё меньше и совсем маленькая. Они похожи друг на друга, как матрёшки. И на каждой написано слово «крупа». Я прочёл это слово сначала на самой большой банке. Потом приступил к банке поменьше. В это время позвонили в дверь.

Пришёл Толька. Он шлёпнул на стол свою тетрадку с сочинением «Наше метро». У Тольки мама работает в метро. Он спустился с мамой под землю бесплатно, осмотрел всё и написал. Здорово, конечно, когда мама в метро работает. Правда, у Тольки всё получилось про поезда. Вернее, про двери с шиком. Шши-ик! — двери открылись. Шши-ик! — двери закрылись. И так целых три страницы.

— Я знаю, тебе за один вечер не заболеть. Переписывай! — приказал Толька. — Где написано «я», пиши «мы с Терентьевым». Будто мы с тобой вдвоём под землёй были. Могла же нас мама обоих взять?

— Могла.

— Ну вот и пиши.

— Нет, Толька. Я уже про что-нибудь другое. Не про метро…

— Балда! — закричал Толька. — Да когда же писать будешь?! Ведь завтра сдавать надо!

— Чего ты паникуешь, — говорю. — Ещё ночь впереди.

Толька так и застыл.

— Вовка, знаешь, — сказал он вдруг тихо, — так ведь настоящие писатели делают.

У меня от Толькиных слов пятка зачесалась.

— Почему? — спрашиваю.

— Они по ночам пишут. Днём, сам понимаешь, звонки всякие. Дверные, телефонные. Днём чайники на кухнях шипят. Шум, гам. Не очень-то распишешься днём. Жаль, я не догадался, а то бы тоже… ночью бы… А так, что у меня в сочинении? Одни двери… сам знаю.

— Ладно, Толька, — говорю, — иди. Мне прилечь надо. Выспаться. Ведь ночью за сочинение садиться.

— Ты, Вовка, с вечера чаю крепкого напейся. Тогда сна ни в одном глазу не будет, — посоветовал он и ушёл.

Я прилёг на диван. Закрыл глаза, но спать не хотелось. Встал, побрёл обратно на кухню.

Пить крепкий чай было ещё рано. Сел за стол и стал читать слово «крупа» на других банках. Дошёл до четвёртой, дальше читать было нечего, и я стал читать слово «крупа» наоборот. Получалось «апурк». Какое-то непонятное совсем, скучное слово. Даже голова устала.

Встал, посмотрел в окно. «Да, конечно, — подумал, — напишу сочинение ночью. Как мне это только в голову пришло? Правильно. А потом приду в школу и на каком-нибудь уроке засну. После бессонной-то ночи. Писатели, наверно, тоже так делают. Ночью пишут, а днём отсыпаются. А Виринея Семёновна испугается: «Мальчики, что с ним? Не заболел ли?» А Толька скажет: «Виринея Семёновна, не будите Богданова. Он ночью сочинение сочинял». В классе станет тихо-тихо. Я быстренько высплюсь, вскочу и скажу: «Извините, Виринея Семёновна, я не хотел. Так уж получилось…» А Виринея Семёновна скажет: «Это хорошо, Вова, что ты сочиняешь, но очень плохо, что ты не бережёшь своё здоровье. Ночью надо спать». А я скажу: «А как же писатели? Они ведь тоже днём отсыпаются». А Виринея Семёновна скажет: «Интересный вопрос ты задал. Подумаем над ним в другой раз…»

У нас под окном, чуть в сторонке, стоит трансформаторная будка. В ней помещаются трансформаторы. Ночью они гудят, как далёкие самолёты. А на крыше будки чего только нет. Палки всякие, камни, игрушечный автомобиль, чья-то растрёпанная кукла и мяч. Мяч когда-то был красный, я помню. Но от разных осадков он стал совсем белый. И ветром его не сдуло, он застрял между камней. Кто же его туда забросил? Наверно, тот мальчишка уже в восьмом классе. А может, в десятом. Учится себе и не знает, что его мяч одиноко живёт на крыше с камнями. И в дождь, и в снег, и в жару…