Везуха

В экскурсионном автобусе русские оказались в центре внимания. Иринка прекрасно играла на гитаре, а в Британии, как нигде, ценят бардов. Поначалу просто хотели скрасить скучную дорогу, а в итоге получился импровизированный концерт. То Иринка песню споет, то Крис – тоже неплохой гитарист, только зажатый какой-то, неискренний. Гитара у Криса была не совсем такая, как Ира привыкла, да и стеснялась она немного, но когда разыгралась… Инструмент полностью перешел к ней в руки, и Крис даже и не думал забирать назад – далеко ему было до Иринки. Так и сидел пораженный, слушал, раскрыв варежку, как и все остальные.

Британцы притихли. Даже их преподаватель, о чем-то непринужденно болтавший с Аллой Аркадьевной, тоже в итоге пересел поближе – слушать. Мало кто понимал слова, особенно Окуджаву и Высоцкого, поэтому в паузах, когда Иринка подтягивала струны, непривычные к такой размашистой манере игры, вполголоса просили перевести. Андрей с Катей старались, как могли. Надрывные, с выплескивающейся толчками, как кровь из порванной артерии, ритмикой песни Высоцкого производили на слушателей неизгладимое впечатление.

«…и еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
Про войну будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов…»

В Британии тоже писали песни о войне, да и чужие поют, французские, американские… Но все-таки о другом, не о силе и героизме, и даже не о подвиге. Все больше о нелегкой доле летчиков-истребителей, что даже сон о любимой девушке не успевают досмотреть, – снова тревожно ревет сирена. И мелодии сосем другие – плавные, задушевные, но нет напора, надрыва, скрытой силы, потому и не цепляет.

Странный концерт как-то по-особенному сблизил ребят в автобусе. Больше, чем совместная учеба, экскурсии, вся эта «народная дипломатия». Впервые они ощущали себя вместе, не по чьему-то приказу, не по решению кого-то там, наверху, а по собственному желанию.

А когда Иринка перешла на Цоя, британцы уже втянулись настолько, что даже стали пытаться подпевать. На экскурсию поехали ребята из трех групп, не только из той, что принимала русских, потому язык худо-бедно знала едва половина, но старались вовсю. Пусть не всегда получалось, пусть… зато пели все вместе.

Странно он выглядел, наверное, этот автобус, весь такой строгий, даже чопорный, в общем, – типично британский, с несущимся из окон дружным хором:

«Группа крови на рукаве,
мой порядковый номер – на рукаве.
Пожелай мне удачи в бою! Пожелай мне-е-е…»

Иринка потом рассказывала, что Крис и еще один парень из другой группы – Роберт, просили ее записать слова и аккорды. Понравилось, значит. А через пару дней Андрей случайно услышал доносящийся из-за полуприкрытых дверей аудитории знакомый припев: кто-то неумело наигрывал «Канатоходца»:

«Посмотрите, – вот он без страховки идет.
Чуть левее наклон – упадет, пропадет,
Чуть правее наклон – все равно не спасти,
Но, должно быть, ему очень нужно
пройти четыре четверти пути».

В Солсбери добрались уже после заката. На ночь остановились в небольшой гостинице. Хотя – какое там «на ночь»! Так, несколько часов перекантоваться, согреться, перекусить, выпить чего-нибудь горяченького… И снова в дорогу. Ведь в Стоунхендже, понятное дело, положено встретить рассвет. Без этого никак, иначе, считай, что и не был здесь. Даже экскурсоводы местные живут по странному графику: ложатся в восемь вечера, встают затемно, что называется – с петухами. Группы собираются часа в четыре, а то и в три – от времени года зависит, чтобы минут за двадцать до рассвета уже быть на месте.

Неподготовленного человека Стоунхендж подавляет. Громоздкие, практически необработанные каменюки, сравнимые возрастом с египетскими пирамидами, вкопаны в землю примерно на треть. Это и есть менгиры – основные сооружения Стоунхенджа, «каменной ограды».